«Зарабатывают шакалы»: дневники блокадников Ленинграда. Дневник другой Тани. В блокадном Ленинграде случались чудеса
Вечером 27 января 1944 года ленинградское небо осветилось тысячами разноцветных огней. За многие месяцы люди впервые радовались грохоту артиллерийской канонады - ведь это был салют в честь окончательного снятия блокады.
И вот совсем недавно, более чем через полвека после окончания войны, в архивах Петербургского управления ФСБ был найден удивительный документ.
Автор этой потрясающей летописи - обыкновенный ленинградский житель Николай Павлович Горшков. Все 29 блокадных месяцев день за днем (не пропустив ни одного!) он записывал трагические события из жизни осажденного города. Нет, это не были официальные сводки «Совинформбюро» или цитаты из газетных публикаций. Он записывал то, чему сам был свидетелем, что видел или слышал на улицах, во дворах и квартирах блокадного Ленинграда.
Ему повезло дожить до Победы, но в декабре 1945 года его арестовали и осудили на 10 лет. Умер он в лагере 6 лет спустя. Где похоронен - неизвестно.
Этот очерк написан в память о нем, в память о тысячах ленинградцев, погибших в те страшные годы.
Но прежде несколько слов о самом документе и его авторе.
Его дневник - шесть небольших тетрадок в клеточку, сшитых черной суровой ниткой - написан четким, легко читаемым почерком. Он был приложен к делу № 62 625 на Горшкова Николая Павловича, 1892 года рождения, уроженца Угличевского района, деревни Выползово, русского, беспартийного, старшего бухгалтера Ленинградского института легкой промышленности. Фигурант дела подозревался в совершении преступлений по ст. 58–10 ч.11 (антисоветская агитация) и 58–11 (организованная антисоветская деятельность) УК РСФСР. Но, судя по документам, дело Горшкова шло туго. Путались или отказывались от своих показаний свидетели, не признавал свою вину и сам обвиняемый. Материалы дважды отправлялись на доследование, но все же после восьми месяцев заключения Николай Павлович был осужден.
Подсудимый будто знал, что дневник переживет его, и попросил приобщить свои записки к уголовному делу. Впрочем, не исключено, что он надеялся на снисхождение советской юстиции - к пережившим блокаду ленинградцам после войны все относились с сочувствием и уважением. Но дневник был обойден вниманием следователя, которого не интересовали сугубо личные записи.
А зря. Дневник, составленный в дни блокадного лихолетья, когда усомниться можно было в чем угодно и в ком угодно, характеризовал автора как глубоко преданного своей Родине человека, твердо убежденного в победе над врагом. Но следователя это интересовало меньше всего. Мне известна фамилия этого человека, но я просто не хочу ее называть. Был ли он фронтовикам, прошедшим войну, или отсиживался где-то по глубоким тылам - не знаю. Ясно одно - о блокадном Ленинграде он мало что знал. Ему не ведом ни вкус столярного клея, который варили и жевали в самую голодную первую зиму, ни дурманящий запах 150 граммов блокадного хлеба с опилками пополам, который нужно было разделить на весь день, ведь ничего другого просто не было. Не слышал он и об умерших от голода малышах, которых матери прятали в укромных уголках, чтобы как можно дольше получать на мертвую душу продовольственную карточку и хоть как-то поддерживать тех своих ребятишек, в ком еще не угасла жизнь. Нет, этого следователь не знал. Иначе совесть, совесть человека, знакомого с лишениями войны, не позволила бы ему осудить автора блокадных записок Николая Горшкова.
Первая и, наверное, самая короткая пометка дневника была сделана 4 сентября 1941 года, когда на Ленинград упали первые снаряды: «В Волковой дер. Около «Кр. Нефтяника» разрушения и пожар». Последняя запись датирована 31 января 1944 года, спустя четыре дня после полного освобождения города. Всего в дневнике 880 записей - 880 дней трагедий, голода, смерти. Даже в самую суровую зиму 1941–1942 годов, когда от голода, мороза и бомбежек за сутки умирало до тысячи (а может быть, и больше) человек, Николай Петрович усаживался вечерами на кухне, окно которой выходило в глухой Литовский двор, и…
«Настоящие записки пишутся при свете самодельной лампочки-мигалки силою света не более 1/2 свечи. Лампочка состоит из стеклянной аптекарской баночки на 50 грамм, сквозь пробку которой проходит трубочка из металла, в которую продет фитилек».
Удивителен принцип, положенный в основу записей. Автор обходит стороной все личные проблемы. Здесь нет рассказов о том, как он варил столярный клей, ел дуранду, пух с голода, жег в «буржуйке» мебель и книги. Невероятно, но в дневнике ни разу не употребляется местоимение «я»! Зато феноменальна пунктуальность этих записей. Автор словно понимает, что каждый прожитый им день блокады - это день, принадлежащий Истории. Конечно, не ведал он о стратегических замыслах воюющих армий, но все, что способен увидеть и услышать самый обыкновенный «маленький» человек, с удивительной точностью и педантичностью бухгалтера заносилось в дневник.
А еще в нем много простых и безыскусных описаний погоды. Но это не лирические зарисовки скучающего горожанина. Густую низкую облачность, глухую безлунную ночь или ясный солнечный день автор, как и любой житель осажденного города, связывал с вероятностью авианалетов и воздушных бомбардировок.
«…около 17 часов дня была сброшена врагом фугасная бомба большой силы. Упала она в реку Мойку около музея-квартиры A.C. Пушкина (дом 12). Взрывом подняло массу воды и грязи, вблизи стоящих домов вырвало оконные рамы и двери взрывной волной.
Ночь была темная, и ночного налета не было».
Сегодня, проходя по набережной Мойки у дома 12, даже трудно представить, как здесь рвались фугасы. И уйди та бомба на несколько метров в сторону, не осталось бы этого адреса, дорогого сердцу любого россиянина. Но кто об этом помнит сейчас.
«…Шестой налет (за эти сутки) в 1 ч. 50 мин. до 2 ч. 15 мин. ночи и с 2 ч. 30 мин. до 3 ч. 08 мин. Вместе с этим враг обстрелял город тяжелыми снарядами, слышны были сильные разрывы, так что дребезжали стекла в окнах. Ночь была очень беспокойная. На небе светили звезды и большой серп луны».
Не знаю, стал ли этот день самым напряженным по количеству бомбежек, но ведь кроме авианалетов были еще и постоянные артиллерийские удары. И если днем люди еще находили в себе силы по несколько раз спускаться в бомбоубежище, то ночью многие на свой страх и риск оставались в домах. Но ведь были еще и ночные дежурства на крышах, когда, изнемогая от усталости и голода, собрав всю волю в кулак и победив страх, горожане боролись с вражескими зажигательными бомбами.
«…фугасные бомбы враг сбрасывает куда попало, а надежных укрытий вообще в городе очень мало, а имеющиеся бомбоубежища в жилых домах - в подвалах - от прямого попадания тяжелых бомб не спасают и всех находящихся заваливает рухнувшими стенами и еще затапливает водой от лопнувшего водопровода… Город мертвеет. Эл. света в домах нет. Водопровод едва подает воду до второго этажа. Трамваи с большими перерывами ходят только на некоторых и то измененных маршрутах… Идя пешком от Новокаменного моста по обводному каналу до Международного проспекта, в течение 25 минут встретил 57 покойников, которых везли на Волково кладбище».
Я долго не мог понять, как можно вот так просто, безыскусно и как бы отстраненно писать о трагедии целого города? Неужели и к смерти можно привыкнуть, очерстветь душой?
И лишь перечитывая недавно древнерусскую литературу, вдруг увидел, что таким же отстраненным был стиль монахов-летописцев. Не для себя они писали, а в назидание потомкам, твердо зная, что без прошлого нет настоящего, а без настоящего - будущего. Поэтому все личное оставалось в себе. Вечности доверялось только главное. Помните, у Нестора в «Повести временных лет: «Пришли иноплеменники на русскую землю…»
И в этом смысле дневник Николая Горшкова не уникален. Ленинград, а затем и весь мир был потрясен, прочитав блокадный дневник Тани Савичевой. В коротких строчках девочка писала о смерти своих близких. Последняя запись: «Умерли все». Не дожила до победы и сама Таня.
«Лютый мороз 33 с ветром. Все замерзло, кругом картина заледенелого умирающего города. В большинстве домов воды нет совсем. Всюду встречаются вылитые и выброшенные нечистоты, в особенности во дворах… Все чаще и чаще случаи бандитизма - отнимают из рук хлебные и продуктовые карточки, сумочки и пакеты у выходящих из булочных и магазинов. Продуктов все нет и нет. Голод…»
Конечно, в ту пору в газетах об этом не писали. Говорили о мужестве, стойкости, героизме. Но ведь и параша была на улицах, и вонь, и нечистоты, и бандитизм, и воровство. И мужество людей, переживших на этом фоне и мороз, и голод, и смерть, не стало менее значимым. Наоборот. Жить в невыносимых условиях, преодолеть такие испытания и не опуститься до животного инстинкта самосохранения за счет таких же, как ты, но только более слабых - это ли не есть настоящее мужество?!
«… На толкучке у рынка (Кузнечного) идет обменный торг и спекуляция. На хлеб меняют все, что хотите.
На деньги купить что-либо очень трудно. Папиросы «Беломор» - до 60 руб. Пачка табаку 100 гр. - от 300 до 400 гр. хлеба. Хлеб на деньги редко - 40 руб. за кусочек около 100 гр. Дорогие безделушки, статуэтки, посуда идут за бесценок, за кусочек хлеба от 100 до 200 гр…»
Ни деньги, ни украшения - только хлеб. Вот истинная мера ценности в осажденном городе.
Конечно, сейчас времена другие, и деньги уже не те. И дети не то что хлебом - уже тортами бросаются на школьных чаепитиях - сам это не однажды видел. Зато безделушки теперь в цене. А вот оставшуюся после обеда горбушку уже никто в чистое белое полотенце бережно не заворачивает. В мусорное ведро выбросить легче.
«… в уголовном розыске видел двенадцать человек арестованных женщин, пойманных с поличным и обвиненных в людоедстве. Одна женщина говорила, что когда муж ее, умирая, потерял сознание, то она отрезала ему часть тела от ноги, чтобы сделать варево и накормить голодных детей, также умиравших, и себя, уже совершенно отчаявшуюся и обессиленную. Другая говорила, что она отрезала часть от трупа на улице замерзшего от голода, но ее поймали на месте преступления. Сознавая свою вину, плачут и сокрушаются, уверенные, что их приговорят к расстрелу. Все это слишком ужасно… О случаях людоедства в городе говорят открыто, без стеснения…»
Да, судя по всему, всех этих женщин расстреляли по суровым законам военного времени. И это тоже страшная правда жизни, о которой предпочитают не говорить вслух. После публикации отрывков из дневника Николая Павловича Горшкова в «Парламентской газете», из Санкт-Петербурга мне пришло письмо от ветерана-блокадника. Он рассказывал о фактах еще более страшных. С каждым годом становится все меньше людей, переживших эти ужасы. Они уходят, а вместе с ними уходит и память. Впрочем, они и при жизни-то не любили об этом говорить. И все же такое забывать нельзя. Нельзя хотя бы потому, что б это не повторилось вновь.
«…В городе идет массовая эвакуация населения. Не занятые работой люди… могут записаться на эвакуацию в райсоветах в особ, комиссиях и выехать из города с багажом 35 кг на человека. Поездом едут с Финляндского вокзала до Ладожского озера, а там на автомашинах по льду до ж. д. станции (Волхов), оттуда уже поездом вглубь страны… Сообщают, что в последние дни уходит до 4-х поездов с эвакуированными, примерно от 2-х до 3-х тысяч человек в каждом…. Многие устраиваются ехать на автомашинах, доставляющих продукты и грузы с того берега Ладожского озера и возвращающихся из города порожняком вновь за продуктами. Предположительно, на автомашинах уезжают от 1 до 3 тысяч человек в день. Всего за сутки при благоприятной погоде разными путями уезжают из города до 15 тысяч человек. Да, как говорят, в иные дни столько же умирают от истощения…»
Еще совсем недавно приходилось слышать, что власть бросила окруженный город на произвол судьбы. Чушь, да и только. Блокадный дневник Николая Горшкова полностью опровергает эти домыслы. И предприятия работали, и продукты по Ладоге доставляли, и обессилевших людей вывозили. Конечно, ошибки были, просчеты, упущения. Но, не дай Бог, случись нечто подобное сейчас, - справились бы мы? Сейчас мирное время, и то каждый год Россия теряет по миллиону своих граждан.
«Легкая облачность. Дует холодный ветерок. Наши самолеты с 5 ч. утра патрулируют над городом. В 12 ч. 35 мин. воздушная тревога. Отбой дан в 13 ч. 10 мин. Самолеты врага в город не пропущены.
В городе идет выдача по продкарточкам дополнительных продуктов питания к первомайским праздникам:
Чай. Рабоч(им) 25 гр., служ(ащим) 25 гр., иждивенцам) 25 гр., детям - 25 гр.
Сухофрукты. Рабоч. 150 гр., служ. 150 гр., иждив. 150 гр., детям 150 гр.
Клюква. Рабоч. - , служ. 150 гр., ижд. 150 гр., детям 150 гр.
Крахмал. Рабоч -, служ -, ижд. - , детям 100 гр.
Пиво. Рабоч. 1,5 л., служ 1,5 л., ижд. 0,5 л., детям -.
Сол. рыба. Рабоч. 500 гр., служ. 400 гр., ижд. 75 гр., детям 100 гр.
Сыр. Рабоч. 100 гр., служ. 75 гр., ижд. 75 гр., детям 100 гр.
Какао с молоком. Детям на 2 табл. (50 гр.)
Табак. Рабоч. 50 гр., служ. 50 гр., ижд. - , детям -.
Водка или виногр. вино. Рабоч. 0,5 л., служ. 0,5 л., ижд. 0,25 л., детям -.
Всюду на улицах и во дворах идет последняя уборка мусора. Город принял опрятный вид. Ночь прошла спокойно».
Именно первомайскими праздниками закончилась первая, самая страшная блокадная зима. Но впереди были еще долгие месяцы тяжелейших испытаний и 643 дневниковые записи. Но город выстоял, выстоял и победил.
Из материалов уголовного дела Николая Горшкова стало известно, что в 1920 году у него родился сын Игорь. В годы войны он учился в Военно-воздушной академии им. Можайского, в январе 1944 года принимал участие в снятии блокады.
Сотрудники Питерского ФСБ разыскали этого человека. Сейчас Игорь Николаевич на пенсии. Но самое удивительное в том, что проживал он в том же самом доме на Лиговке, в той же квартире № 6, где его отец писал свою блокадную летопись. Сын ничего не знал о дневнике и даже не подозревал о его существовании. Трепетно и осторожно листал он пожелтевшие тетрадные листочки, и пальцы его дрожали. А за кухонным окном был все тот же тесный петербургский дворик, в котором мало что изменилось со времен войны.
Мы знаем «взрослые» свидетельства чудовищного, до конца не изученного явления, которое называется Ленинградской блокадой. Но «детских» свидетельств мало. Дневник Лены Мухиной - одно из них.
16/XI-41
Опять воздушная тревога. Как половина восьмого вечера, так пожалуйте, немец тут как тут.
Я родилась в конце октября сорок первого года, недоношенной, во время облавы в каунасском гетто, на улице Рагучё, как раз когда немцы подошли к Москве. Совсем не вовремя, но деваться было некуда, и на пятый день жизни я пошла, а вернее, меня понесли припелёнутой к маминой груди на «Большую детскую акцию». Это была сортировка - больных, старых, инвалидов и новорождённых детей - на сторону смерти, она называлась на «посильный труд», а здоровых и молодых - на работу, на «благо Германии».
Сегодня день прошёл как то гадко. Ака ушла искать чего нибудь съедобного в 9 часов утра и пришла только в 5 часов. Мы с мамой уже смирились с мыслью, что Ака ничего не достала и мы не будем вообще сегодня обедать, и вдруг Ака явилась, и не с пустыми руками, а со студнем. Принесла 500 гр. мясного студня. Мы сразу сварили суп и поели горячий суп по две полных тарелки. Как мы сейчас живём, ещё сносно, но если положение ухудшится, то не знаю, как мы это переживём. Раньше, ещё сравнительно совсем недавно, мама могла получить у себя на работе суп без карточки, и у нас в школе уже первый раз дали суп. Но на другой же день вышло постановление о том, что суп давать тоже по карточкам.
150 грамм хлеба нам явно не хватает. Ака утром покупает себе и мне хлеба, и я до школы почти всё съедаю и целый день сижу без хлеба. Прямо не знаю, как и быть, может быть, лучше поступать так: через день в школьной столовой брать второе на 50 грамм по крупяной карточке и в тот день хлеба не брать, а в другой день питаться 300 граммами хлеба. Надо будет попробовать. А вообще, самочувствие неважное. Всё время внутри что то сосёт.
Скоро, 21 ого этого месяца, у меня день рождения, мне исполнится 17 лет. Как нибудь отпраздную, хорошо, что это первый день третьей декады, так что конфеты будут обязательно. Как хочется поесть.
Когда после войны опять наступит равновесие и можно будет всё купить, я куплю кило чёрного хлеба, кило пряников, пол литра хлопкового масла. Раскрошу хлеб и пряники, оболью обильно маслом и хорошенько всё это разотру и перемешаю, потом возьму столовую ложку и буду наслаждаться, наемся до отвала. Потом мы с мамой напекем разных пирожков, с мясом, с картошкой, с капустой, с тёртой морковью. И потом мы с мамой нажарим картошки и будем кушать румяную, шипящую картошку прямо с огня. И мы будем кушать ушки со сметаной и пельмени, и макароны с томатом и с жареным луком, и горячий белый, с хрустящей корочкой батон, намазанный сливочным маслом, с колбасой или сыром, причём обязательно большой кусок колбасы, чтобы зубы так и утопали во всём этом при откусывании. Мы будем кушать с мамой рассыпчатую гречневую кашу с холодным молоком, а потом ту же кашу, поджаренную на сковородке с луком, блестящую от избытка масла. Мы, наконец, будем кушать горячие жирные блинчики с вареньем и пухлые, толстые оладьи. Боже мой, мы так будем кушать, что самим станет страшно.
Мы с Тамарой решили писать книгу о жизни в наше время советских ребят так 9 ого, 10 ого классов. О мимолётных увлечениях и о первой любви, о дружбе. Вообще написать такую книгу, которую мы хотели бы прочесть, но которой, к сожалению, не существует.
Отбой, отбой воздушной тревоги. Сейчас четверть девятого. Пора идти спать. Завтра в школу.
До следующего раза.
Наши захватили, вернее, взяли обратно ещё два новых города на Калин[ин]ском направлении. На Ленинградском участке фронта наши тоже потеснили противника, так что дорога от Тихвина до Волхова полностью освобождена от немцев. Сегодня нам в школе
дали не желе, а простоквашу из соевого молока, четверть литра. Очень вкусно, я принесла домой и поделилась с мамой и Акой. Им тоже очень понравилось.
Сегодня Ака стояла за мясом и получила прекрасное американское прессованное мясо, жирное, без косточек. Мама уже второй день не ходила на работу. Нет сил, и потом всё равно их всех скоро уволят, т. к. госпиталь там ликвидируют. Раненые уже все рассредоточены по разным госпиталям. Мама опять будет без работы. Неизвестно, куда ей удастся устроиться.
Завтра уже 19 ое, а мы ещё не получили конфет и масла.
Сегодня в 7 часов зажглось электричество, так что я пишу эту запись при свете электричества, но зато у нас не идёт вода.
Сегодня у нас был вкусный суп с мясом и макаронами. Кошачьего мяса хватит ещё на два раза. Да на 3 раза американского, а что будет потом неизвестно.
Хорошо бы раздобыть где нибудь ещё кошку, тогда бы нам опять надолго бы хватило. Да, я никогда не думала, что кошачье мясо такое вкусное, нежное.
Со школой у меня дела, можно сказать, - дрянь... По литературе сочинение написала на плохо. Масса грамматических ошибок, да и само сочинение неважное. Завтра можно будет писать снова. Я думаю, что надо попытать счастья, авось напишу на хорошо... Очень обидно было слышать от учительницы по литературе, что она обманулась во мне, что считала меня лучше, чем я есть на самом деле. Что я одна из наиболее антисоветски настроенных. Нет, она в этом не права, я в душе Советский Школьник, но на деле действительно этого про меня сказать нельзя, потому что я сейчас очень распускаюсь, мне лень собраться с силами, я слишком много думаю о себе. Вот ведь скоро кончается первая четверть, а я совсем не учу уроки, ст[р]ашно запускаю материал, и, конечно, это мне не пройдёт даром. Я своими плохими успехами очень огорчу маму. Конечно, можно сослаться на то, что учиться трудно. Но кто же это отрицает. Вот в том то и мог бы проявиться мой патриотизм, что я, несмотря на трудности, наперекор всему прилагала бы все усилия к тому, чтобы хорошо учиться. А то, что же выходит! Разговоры, мечты о том, что я буду достойна звания Советского гражданина, всё пустая болтовня. Первые же испытания на моём пути сломили меня, согнули. Я сдалась. Я тряпка. Трудности испугали меня. Я кутаюсь в сто одёжек и ничего не делаю, зря ем хлеб и только ною - холодно, холодно.
Да, холодно. Но разве холод - это такая вещь, которую нельзя преодолеть? Нет, холод можно преодолеть.
13/II-42
Когда я утром просыпаюсь, мне первое время никак не сообразить, что у меня действительно умерла мама. Кажется, что она здесь, лежит в своей постели и сейчас проснётся, и мы будем с ней говорить о том, как мы будем жить после войны. Но страшная действительность берёт своё. Мамы нет! Мамы нет в живых. Нет и Аки. Я одна. Прямо непонятно! Временами на меня находит неистовство. Хочется выть, визжать, биться головой об стенку, кусаться! Как же я буду жить без мамы. А в комнате запустенье, с каждым днём всё больше пыли. Я, наверно, скоро превращусь в Плюшкина...
Милая, дорогая, любимая мама. Ты не дожила до улучшения всего каких нибудь несколько дней. Так обидно, так до боли в сердце досадно за тебя. Ты умерла 7 ого утром, а 11 ого прибавили хлеба, а 12 ого дали крупу.
Но, Боже мой, как же, как же я буду жить одна. Я не представляю. Совершенно не представляю! Нет, я уеду к Жене. Тоже кругом все чужие люди. Я так несчастна!
Боже, Боже милостивый! За что! За что всё это!
Скоро женский день. Стоит солнечная морозная погода. Хлеба ещё не прибавили. Когда подумаешь, сколько уже пережито, прямо страшно становится и радостно, самое тяжёлое позади. Я это пережила и одна из всех нас 3 ех осталась в живых. Если бы продовольственное улучшение запоздало бы ещё на полмесяца, то и я бы вслед за Акой и мамой отправилась бы на Марата, 76. Марата, 76! О, какой зловещий адрес, сколько тысяч ленинградцев узнали его...
Блог Хавы Волович создан в начале 2009 года. Блог представляет собой дневники бывшей политической заключённой - девочки Хавы, с 20 лет скитавшейся по тюрьмам, выросшей в тюрьме, ставшей женщиной среди тюремных стен, родившей в этих стенах ребёнка и похоронившей его в этих же стенах.
Мамочка, мамуся, ты не выдержала, ты погибла. Мамуля, мамончик, милый дружочек мой. Боже, как жестока судьба, ты так хотела жить. Ты умерла мужественно...
Эти последние дни, 5, 6, 7 февраля, мама почти совсем со мной не разговаривала. Она лежала, закрывшись с головой, очень строгая и требовательная.
Когда я бросилась со слезами к ней на грудь, она отталкивала меня: «Дура, что ревёшь. Или думаешь, что я умираю». - «Нет, мамочка, нет, мы с тобой ещё на Волгу поедем». - «И на Волгу поедем, и блины печь будем. Вот давай ка мы лучше на горшок с тобой сходим. Ну ка, сними одеяло. Так, теперь сними левую ногу, теперь правую, прекрасно». И я снимала с кровати на пол ноги, когда я дотрагивалась только до них, это ужасно. Я понимала, что маме осталось недолго жить. Ноги - это были как у куклы, кости, а вместо мышц какие то тряпки.
Опля, - говорила весело она, силясь сама подняться. - Опля, а ну ка, подними меня так.
Да, мама, ты была человеком с сильным духом. Конечно, ты знала, что умрёшь, но не считала нужным об этом говорить. Только помню, 7 ого вечером. Я попросила маму:
«Поцелуй меня, мамуся. Мы так давно не целовались».
Её строгое лицо смягчилось, мы прижались друг к другу. Обе плакали.
Мамочка, дорогая!
Лёшенька, несчастные мы с тобой!
Потом мы легли спать, т. е. я легла. Спустя немного времени слышу, мама меня зовёт:
Алёша, ты спишь?
Нет, а что.
Знаешь, мне сейчас так хорошо, так легко, завтра мне, наверно, будет лучше. Никогда я ещё не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас.
Мама, что ты говоришь. Ты меня пугаешь. Почему тебе хорошо стало?
Не знаю. Ну ладно, спи спокойно.
И я заснула. Я знала, что мама умрёт, но я думала, что ещё дней 5, 6 она проживёт, но я никак не могла предполагать, что смерть наступит завтра.
Я заснула. Сквозь сон я слышала, что мама опять меня звала. «Лёшенька, Алёша, Алёша, ты спишь?» Как сейчас, звучат в ушах у меня эти слова. Потом она замолчала. Я опять заснула крепким сном. Когда опять проснулась, слышу, мама что то говорит, но очень не внятно, я её окликнула:
Мама, а мама, что ты говоришь?
Молчит. Потом опять что то бормочет, а мне не отвечает...
И вот несколько последних часов я сидела у её постели. Она так и не пришла в сознание и тихо умерла, как то замерла, [я] даже не заметила. Хотя сидела у её изголовья. Так умирают от истощения [в]се.
к 70 летию назад начала фашистской блокады Ленинграда
Ленинградская трагедия: с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года от голода умер каждый второй из оставшихся в городе жителей
27 января 1944 года была полностью снята блокада Ленинграда, которая осуществлялась немецкими, финскими и испанскими войсками 872 дня, начиная с 8 сентября 1941 года.
По данным на 1 января 1941 года, в Ленинграде проживало 2 миллиона 900 тысяч человек. За период блокады из города были эвакуированы 1 миллион 300 тысяч жителей. За 872 дня погибло, по разным данным, от 300 тысяч до 1,5 миллионов человек (на Нюрнбергском процессе фигурировало число 632 тысячи погибших). Только 3% из них погибли от бомбёжек и артобстрелов; остальные 97% умерли от голода.
О том, какой ад устроили мирным жителям Ленинграда гитлеровцы и их союзники, свидетельствует обнаруженный в архиве Петербургского управления ФСБ дневник блокадника Николая Горшкова.
Многие десятилетия он не был известен, потому что был приобщен к засекреченному уголовному делу об «антисоветской деятельности автора». Недавно уголовное дело № 62625 Горшкова Николая Павловича, 1892 года рождения, уроженца Угличевского района, деревни Выползово, русского, беспартийного, бухгалтера Ленинградского института легкой промышленности, арестованного 25 декабря 1945 года и осужденного 25 августа 1946 года к 10 годам лишения свободы по статьям 58-10, 2.11 (антисоветская агитация) и 58-11 (организованная антисоветская деятельность) УК РСФСР, рассекретили.
Именно из-за дневника, который все дни блокады Ленинграда скрупулезно вел Николай Павлович, записывая четким почерком все, что видел и слышал, он попал на зуб НКВД. «Вещдок» состоит из шести небольших тетрадок в клеточку, сшитых черной суровой ниткой.
В них содержится 880 записей, которые представляют собой поразительную по бытовой точности и простоте хронографию ленинградской трагедии. Здесь есть записи таких страшных фактов, о которых даже сегодня не прочитаешь в исторической литературе и учебниках. Что уж говорить о следователях НКВД, для которых откровения блокадника показались несомненной «антисоветской агитацией». Вчитаемся в эти обжигающие душу строки.
8 сентября 1941 г. Первая бомбардировка с воздуха на Ленинград… Налет продолжался более двух часов. Никто не спал. На улицах от пожаров расстилался дым как туман.
20 октября. Во время налета 20.10 около 17 ч. дня была сброшена врагом фугасная бомба большой силы. Упала она в реку Мойку около музея-квартиры А. С. Пушкина (дом 12).
Взрывом подняло массу воды и грязи, у вблизи стоящих домов вырвало оконные рамы и двери взрывной волной. Находившиеся на значительном расстоянии чувствовали колебания почвы под ногами. Другие сообщали, что бомбы были сброшены на Выборгской стороне, и наблюдали бой самолетов в воздухе.
Ночь была темная, и ночного налета не было.
12 ноября 1941 г. В воздухе слышен свист вражеских снарядов, доносятся взрывы. В городе, как на фронте, но жизнь продолжает идти своим порядком. Идут трамваи, автотранспорт, магазины торгуют, пешеходы идут во всех направлениях. Предприятия работают. Нанесенные повреждения исправляются
14 декабря 1941 г. Со всех фронтов идут благоприятные сведения о наших контрударах, о разбитых дивизиях врага и о захваченных трофеях. Ленинград пока еще в блокаде. Ощущается недостаток в продовольствии, в горючем, в топливе. Эл. энергия для освещения большинства домов не подается. Все пользуются остатками керосина или масла для освещения и самодельными лампочками-коптилками, но у многих и этого нет.
В баню попасть очень трудно, т. к. многие бани не работают из-за отсутствия света или топлива, а в некоторых недостаток в подаче воды. Водопровод работает с перебоями с небольшим напором.
Эл. энергия экономится для подачи на предприятия оборонного значения. В связи с наступлением сильных холодов и целого ряда недостатков в бытовых условиях наблюдается в последнее время большая смертность среди гражданского населения. Много различных погребальных процессий движется по улицам к кладбищам. Везут и на лошадях, но большинство сами родственники на саночках. Гробы большей частью самодельные, но часто везут и вовсе без гробов, трупы завернуты в простыни, в картон и тому подобное, везут даже в корыте.
21 декабря 1941 г. Надежных укрытий в городе очень мало, а имеющиеся бомбоубежища в жилых домах – в подвалах – от прямого попадания тяжелых бомб не спасают, и всех находящихся там заваливает рухнувшими стенами и еще затапливает водой от лопнувшего водопровода. В очень многих домах вообще нет никаких укрытий, и люди во время налетов выходят в нижние этажи, в лестничные клетки или под ворота дома.
Город замирает – мертвеет. Некоторые мелкие предприятия остановились за отсутствием топлива и эл. энергии. Эл. света в домах нет. Водопровод едва подает воду до второго этажа. Трамваи с большими перерывами ходят только на некоторых и то измененных маршрутах. На окраины города трамваи не доходят. Пути занесены снегом. Снегу вообще нынче стало много, транспорта для уборки нет. Автотранспорт в городе ходит редко и то больше военные машины.
Мне рассказывал С. В. Васильев (б. директор н/завода), что он, идя пешком на днях от Новокаменного моста по Обводному каналу до Международного проспекта, в течение 25 минут встретил 57 покойников, которых везли на Волково кладбище.
На кладбищах не успевают хоронить, т.к. могильщиков мало, земля мерзлая. Горы гробов стоят в ожидании погребения. Родственники, привезя гроб на кладбище и не имея возможности своими силами вырыть могилу, бросают гроб с покойником на произвол судьбы. Приняты общественные меры уборки трупов и погребения в общих братских могилах. Люди голодают и пухнут из-за недостатка продуктов. Вот что сделал кровожадный Гитлер.
31 декабря 1941 г. Плохо работает водопровод, вода не поднимается во второй этаж. Трамваи не ходят. Эл. света в домах нет. Снабжение продуктами не налажено. Очереди даже за хлебом
10 января 1942 г. Наблюдаются многочисленные случаи, когда люди падают на улицах и умирают, убирают их не скоро. Большинство умирающих мужчины, женщин значительно меньше. Собранных умерших из морга везут на автомашинах и на лошадях навалом в разных позах, в которых застала их смерть. Возы перевязаны веревками, чтобы мертвые тела не рассыпались с телеги.
Вот уже больше декады как в магазинах, кроме хлеба, нет никаких продуктов. Голод. Бани не работают, т.к. вода не поднимается, нет напора в трубах и нет топлива. Многие моются дома, у кого есть возможность принести и согреть воду. Иные уже давно не мылись и ходят закопченные от дымящих дома печек-буржуек и разных лампочек-коптилок. У большинства населения острый недостаток топлива, в квартирах холод, уборные не работают, поэтому нечистоты выбрасываются прямо на улицу. Нечистоты, вынесенные из квартир в ведрах, часто выливаются куда попало на снег, что в дальнейшем при оттепели грозит распространению заразы и вони. Мер никаких почему-то до сих пор не принимается
Все чаще и чаще случаи бандитизма – отнимают их рук хлебные и продуктовые карточки, сумочки и пакеты у выходящих из булочных магазинов. Продуктов все нет и нет. Голод. Люди падают на улице от холода и истощения. Движения транспорта очень мало.
Днем на улицах, на трамвайных путях работают бригады по трудповинности на очистке путей и проездов от снега. Люди, изнуренные недоеданием, при лютом морозе работают крайне плохо, часто уходят погреться, отдыхают после каждого взмаха лопатой.
26 января 1942 г. Сегодня многие булочные совсем закрыты, т.к. хлеб не подвезен, а на заводах не выпекался из-за отсутствия воды
Всюду очень много больных. Добиться на прием в поликлинику и здоровому трудно, т.к. большие очереди, а вызванные на дом врачи приходят не ранее как через неделю. Были случаи, что за это время больной уже успел помереть и свезен в морг. На лекарства в аптеках заказы не принимаются, объясняют отсутствием воды, не говоря уже о недостатке медикаментов…
1 февраля 1942 г. На толкучке у рынка (Кузнечного) идет обменный торг и спекуляция. На хлеб меняют все, что хотите. На деньги купить что-либо очень трудно. Напр., за папиросы (пачка 20 шт.) стоимостью в 1 руб («Звезда» и др.) платят до 40 руб. Папиросы «Беломор» до 60 руб. Пачка табаку 100 гр от 300 до 400 гр хлеба. Хлеб на деньги редко 40 руб. за кусочек около 100 гр. Шоколад плитка 100 гр 200 руб. Ботинки мужские желтые новые размер 38 на кожан. подошве модельные – просят полтора кг хлеба.
На хлеб меняют мыло, спички, свечи, дрова мелкими связками и прочие вещи домашнего быта. Спички за деньги продаются по 10 руб. за коробку. Табак за деньги не продают. Очень много желающих приобрести жиры (масло, сало) для больных, но жиров совсем нет. Жиры по карточкам были выданы всего по 50 гр в январе.
4 февраля 1942 г. Сегодня сослуживец Роман Вас. Христофоров в присутствии Большакова Гр. Ив. и Струкова Влад. Ив. рассказывал ужасные вещи. Будучи по делам службы (пропажа автомашины, оставленной на улице на ночь, ввиду порчи в пути) в уголовном розыске, видел двенадцать человек арестованных женщин, пойманных с поличным и обвиненных в людоедстве. Все не отрицают обвинения, из-за голода они не могли справиться даже с отвращением.
Одна женщина говорила, что когда муж ее, умирая, потерял сознание, то она отрезала ему часть тела от ноги, чтобы сделать варево и накормить голодных детей, также умиравших, и себя, уже совершенно отчаявшуюся и обессиленную. Другая говорила, что она отрезала часть от трупа замерзшего человека, но за ней следили и поймали на месте преступления. Женщины среднего возраста, около 30 лет. Сознавая вину, плачут и сокрушаются, уверенные, что их приговорят к расстрелу. Все это слишком ужасно.
Сегодня говорили о многих случаях кражи продуктовых карточек у женщин и, в особенности, у малолетних, посланных матерями в булочную или магазин. Воруют из карманов и сумочек, но более просто вырывают из рук. Такой случай был с одной работницей нашего завода 2 февраля, причем с помощью ответственной на заводе по выдаче карточек разорванные остатки карточки участковое бюро по выдаче карточек обменяло на новые. О случаях людоедства и бандитизма в городе говорят уже открыто без стеснения…
12 февраля 1942 г. В магазинах приступили к выдаче крупы всем категориям. Имеется ячневая, пшено, чечевица, горох, перловая. Детям: манная и рис. Сахар предполагается к выдаче завтра. Мясо – неизвестно когда. Самое главное необходимое населению в данное время – это жиры, животные или растительные, но их пока нет.
Сегодня А. П. Горшкова передавала рассказ своей соседки (проживает в Дровяном пер.), как несколько времени тому назад во время сильных морозов ее муж Николай Макарович Калмыков (инженер с з-да «Красный Треугольник») нашел во дворе замерзшую дохлую кошку, которую он принес домой и приготовил в пищу себе и жене.
Через несколько дней ему удалось найти такую же кошку, они ее тоже съели после соответствующей обработки и приготовления. Таких случаев в городе, конечно, бесчисленное множество, т.к. голод заставляет обратить в пищу всех кошек и собак, и голубей, и в городе их сейчас почти нигде не встретишь, даже породистых, т.к. их нечем кормить.
15 февраля 1942 г. В городе идет массовая эвакуация населения. Не занятые работой люди, домохозяйки, жены военнослужащих и все уволившиеся с работы могут записаться на эвакуацию в местных райсоветах в особ. комиссиях и выехать из города с багажом 35 кг на человека. Поездом едут с Финляндского вокзала до Ладожского озера до ж.д. станции (Волхов), дальше на Тихвин-Вологду и вглубь страны.
Сообщают, что в последние дни уходит до 4-х поездов с эвакуируемыми, примерно от 2-х до 3-х тысяч человек в каждом. Помимо отправки поездом, многие устраиваются ехать на автомашинах, доставляющих продукты и грузы с того берега Ладожского озера и возвращающихся из города порожняком вновь за продуктами.
Предположительно, на этих автомашинах уезжают от 1 до 3-х тысяч человек в день. Есть также эвакуация и на самолетах. Всего за сутки при благоприятной погоде разными путями уезжают из города до 15 тысяч человек. Да, как говорят, в иные дни столько же умирает от истощения. Население в городе заметно уменьшается.
8 марта 1942 г. В городе сегодня по случаю Международного женского дня очень много организованных женщинами воскресников по уборке и приведению в порядок города. Бригады скалывают лед на улицах, на трамвайных путях, очищают дворы от замерзших нечистот.
23 марта 1942 г. Сегодня в Ленинград весна ворвалась сразу и вступила в свои права. Еще утром был легким заморозок -6°, но после восхода солнца температура быстро повысилась до 0°. Всюду появились вода, лужи, ручьи. Ленинградцы с благодарностью смотрят на солнце: кончились тяжелые холодные зимние дни…
21 апреля 1942 г. Наблюдается усилившаяся смертность среди женщин, в то время как мужчины умирали больше зимой.
28 апреля 1942 г. В городе идет выдача по продкарточкам дополнительных продуктов питания к первомайским праздникам:
Чай рабоч. – 25 гр, служ. – 25 гр, иждив. 25 гр, детям 25 гр.
Сухофрукты рабочим 150 гр, служ. 150 гр, ижд. 150 гр, детям 150 гр.
Клюква рабоч. –, служ. 150 гр, ижд. 150 гр, детям 150 гр.
Крахмал только детям 100 гр.
Пиво рабоч. 1,5 л, служ. 1,5 л, ижд. 0,5 л, детям - нет.
Сол. рыба рабоч. 500 гр, служ. 400 гр, ижд. 75 гр, детям 100 гр.
Сыр рабоч. 100 гр, служ. 75 гр, ижд. 75 гр, детям 100 гр.
Какао с молоком – детям по 2 табл. (50 гр).
Табак рабоч. 50 гр, служ. 50 гр, ижд. - нет, детям- нет.
Водка или виногр. вино рабоч. 0,5 л, служ. 0,5 л, ижд. 0, 25 л, детям - нет.
Всюду на улицах и во дворах идет последняя уборка мусора.
Город принял опрятный вид.
26 августа 1942 г. Сегодня годовщина, как враг отрезал Ленинград от последней Северной ж.д. и путь на Большую землю остался только через Ладожское озеро.
Ночью после 23 часов сообщили по радио о большом прорыве наших войск на Западном и Калининском фронтах на протяжении 115 км и вглубь до 50 км. Захвачены большие трофеи. Неприятные известия с Кавказского фронта, где бои идут уже около города Моздока и на путях к Грозному.
31 декабря 1942 г. По улицам несут новогодние елки, но в продаже елок мало. В школах и в детских садах устраиваются вечера с елкой для детей. Население готовится к встрече Нового года. Выдали по карточкам всем по одному литру пива. В прошлый год было выдано виноградное вино…
Вот такие записи велись до января 1944 года, причем в них ни одной жалобы на жесточайшие трудности. В дневнике поражают не только простые, жестокие и правдивые штрихи блокадного быта, но, главным образом, беспафосная, тихая и спокойная вера в преодоление кошмара, возвращение к нормальной человеческой жизни. При этом автор предстает человеком, совершенно чуждым эгоизму.
Удивительно, но ни в одной из 880 записей ни слова не обмолвлено о личных проблемах, даже ни разу не употребляется местоимение «я»! Непоказная стойкость, повседневное мужество сквозят в каждой строке
В судьбе этого простого бухгалтера явственно высвечивается то, что Победа ковалась не только на фронтах, не только у станков и на колхозных нивах, но и в душах людей. Несломленный Ленинград – не меньший удар по фашизму, чем, скажем, Сталинградский котел или Курская дуга. И то, что этот простой человек, как маленький символ несгибаемости ленинградцев, вместо признания получил 10 лет лагерей, только подчеркивает величие подвига нашего народа, которому приходилось прокладывать путь к Победе нередко между двух огней.
Николай Павлович Горшков не дожил до своего освобождения. В «деле» есть справка о его смерти на этапе в 1951 году. Где похоронен – неизвестно. И в этом тоже видится некая символика. Простые, «тихие» герои бесследно растворяются в народе, составляя его естественную суть.
Горшков Николай Павлович в лагере 1950 г.
February 14th, 2014
Просто фото, просто лица, просто история блокады, история блокадников день за днем...
Существует предположение, что на этом фото Сергей Филиппов. Однако, на данный момент, прямых доказательств того, что это именно он, у автора этого поста нет.
И еще. Выражаю признательность irkuem за то, что обратил внимание на это фото.
Фото ленинградки С.И. Петровой, пережившей блокаду. Сделаны 05.1941г., 05.1942г. и 10.1942г.
Ираида Васильевна Старикова, блокадница. Фото 1945г.
Патрульные
Сандружинница
Командир пожарного взвода Ирина Андреева
Бойцы 2-й военно-пожарной команды Ленинграда. 1942г.
Построение группы бойцов ленинградского комсомольского противопожарного полка
Ленинградский пожарный оказывает помощь раненому товарищу
Дмитрий Шостакович — боец добровольной пожарной команды Консерватории во время дежурства. 29.07.1941г.
Блокадница с ребенком
Женщина расклеивает агитационные плакаты. Ленинград. 1943г.
Рабочие завода ГОМЗ слушают сообщение Информбюро. 06-08.1941г.
Cемья Опаховых. Май 1942г.
Паровоз на трамвайных рельсах. Ленинград. 1942г.
Ополченец на улице Ленинграда. 04.09.1941г.
Посадка на трамваи эвакуирующихся жителей Кировского р-на Ленинграда. 09.1941г.
Эвакуация. Лето 1942г.
Очередь в детскую поликлинику № 12. Ленинград. 1942г.
Зима 1941-1942г.
На Загородном проспекте Ленинграда. 1942г.
Жители Ленинграда с питомцами
«…Я вышла из дома. Пошли мы с моей собачоночкой, вот такой маленькой, за хлебом. Вышли. Лежал старичок. Вот у него уже так молитвенно три пальца сложены, и он так, замерзший, лежал в валенках.
Когда мы пришли в булочную, хлеба не было, моя собачоночка вдруг меня носом тык-тык-тык в валенок. Я наклонилась. «Ты что?» Оказывается, она нашла кусочек хлеба. Мне отдает его. …я из этого хлеба такую похлебку наварила, что вы даже не представляете, как мы с ней угощались!»
Ленинградка-блокадница Маргарита Федоровна Неверова
Жительницы блокадного Ленинграда берут кипяток. 1942г.
Из бомбоубежища
Ленинградка везет на санках мужчину-дистрофика. 1942г.
У новой столовой в блокадном городе. 07.1942г.
Самодельное бомбоубежище в ленинградском дворе
Эвакуация жительницы Ленинграда
На улице
Обмен товарами на рынке. 1942г.
У Кузнечного рынка. Зима 1941-1942г.
У ларька с товарами. 1943г.
СПАСИ!
УБЕЙ НЕМЦА! 1943г. (И находятся сейчас твари в человеческом обличии, твари без чести и совести, которые смеют упрекать Илью Эренбурга за его "Убей немца"! Их бы Германии пережить то, что пережил блокадный Ленинград!
Ленинградские художники зовут к борьбе
На Московском шоссе в блокадном Ленинграде. 11.1941г.
Ленинградский этюд. Невский проспект
Невский проспект
Несмотря на войну и город, люди праздновали Новый год
Изготовление медалей «За оборону Ленинграда». Ленинградский монетный двор. 1943г.
Зрители ленинградского театра имени Горького. 1944г.
Невский проспект в первые месяцы после снятия блокады
Священнослужители, награжденные медалями «За оборону Ленинграда»
Матери получают ордена за погибших сынов-героев
"Я долго не могла сесть и написать то, что Вы сейчас прочтете. Это не мои воспоминания. Все эти зарисовки я слышала из рассказов моих родителей, которые оставались 900 дней блокады Ленинграда в городе. Отец был офицером советской армии, служил в полку, который сражался с немецко-фашистскими захватчиками на подступах к городу, мать оставалась в городе, отказавшись поехать в эвакуацию.
Она приехала в Ленинград за несколько лет до начала войны, будучи молоденькой семнадцатилетней девчонкой. Поселилась у родной тетки и устроилась на работу в детский садик нянечкой. Когда началась война, она продолжала работать в этом же детском саду. Ее тетя с одним из первых эшелонов эвакуировалась из Ленинграда, попала под бомбежку и погибла
С объявлением блокады все сотрудники детских садов были переведены на казарменное положение. Это значило, что они должны были оставаться на рабочих местах 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Садик, где работала мама, находился около Финляндского вокзала. Очень часто этот район города подвергался массированным бомбежкам и артобстрелам. Это происходило несколько раз в день, и все дети вместе с воспитателя и нянечками должны были каждый раз быстро перемещаться в бомбоубежище.
Запасы продовольствия в городе были ограниченны. Была введена карточная система на продукты питания. Их нормы стали быстро снижаться. Например, 1 октября 1941 года хлебный паек для рабочих и инженерно-технических работников был снижен до 400 г в день, для служащих, иждивенцев и детей — до 200 г. Карточки на другие продукты почти не отоваривались. Хлеб стал практически единственной пищей. С 20 ноября по 25 декабря рабочие получали по 250 г хлеба в день, все остальные — по 125 г. При этом «блокадный» хлеб состоял на 2/3 из примесей (в него добавляли целлюлозу и опилки), был сырой. Это значит, что 125-граммовый или 250-граммовый кусок был совсем маленьким и низко калорийными. За этим кусочком хлеба нужно было отстоять многочасовую очередь на морозе, которую занимали еще затемно. В качестве пищевых заменителей использовались целлюлоза, хлопковый и льняной жмых, технический альбумин; было налажено производство пищевых дрожжей из древесины, витамина С из лапок хвои. Варили и ели древесный клей. Разрезали на куски и варили «суп» из кожаных сапог и туфель. Начались цинга и дистрофия. Мою маму поддерживал будущий муж, который привозил ей часть своего офицерского пайка.
С наступлением первой блокадной зимы и ростом смертности в Ленинграде с каждым днем стало увеличиваться количество детей, потерявших родителей. По решению городских властей с января 1942 года стали открываться новые детские дома и ясли, приютившие осиротевших детей. Тем детям, которые имели живых родителей, позволяли иметь короткое свидание с ними. Если ребенок вовремя не возвращался, то кто-то из сотрудников детсада должен был идти за малышом. Мама говорила, что это было самое страшное идти через зимний замерзший город, и искать квартиру, где проживали родители ребенка. На улицах лежали замерзшие трупы людей. Нужно было карабкаться по обледенелым ступенькам с этажа на этаж, боясь, что родители ребенка либо мертвы, либо они уже съели своего ребенка. Случаи каннибализма были обычным делом в ту пору.
Иногда в детском саду заканчивались все продукты, и тогда детям выдавали по маленькому кусочку хлеба и немного растительного масла. Они макали хлеб в масло и ели такой обед. Мама рассказывала, что те дети, которые попали в блокадном Ленинграде в их детский сад, все были спасены. За всю войну они не потеряли ни одного ребенка! Какой ценой это далось всему коллективу, можно только догадываться. Я только знаю, что мама до конца своих дней сохранила теплые дружеские отношения со всеми, женщинами, с которыми она пережила это страшное время, и с которыми она каждый день совершала свой незаметный подвиг.
Она рассказала такую интересную историю. У них в саду работали мать и дочь, Обе в 1941 году поступили в медицинский педиатрический институт, и в конце войны обе стали дипломированными врачами-педиатрами. Эти две женщины всю войну заботились о здоровье малышей детского сада. Я очень хорошо помню младшую из них, в честь нее меня назвали Тина. Сейчас эта уже очень пожилая женщина, которая сохранила в себе такое жизнелюбие и оптимизм, что с нее можно брать пример. Мы с ней поддерживаем самые тесные отношения.
Еще вспоминается рассказ матери о том, как сотрудники садика были мобилизованы на уборку городской территории весной 1942 года. Хрупким женщинам пришлось доставать из-под снега и льда «подснежников» - прошлогодние трупы, которые всю зиму оставались под снегом. Потом они грузили эти трупы на телеги, и их увозили на Пискаревское кладбище, где было похоронено свыше 600 тысяч ленинградцев, умерших в дни блокады.
К сожалению, пережитые война и блокада Ленинграда не прошли бесследно для моих родителей. Они оба ушли в один год: маме было 57 лет, отцу - 61 год. Пусть земля им будет пухом, ибо никто не забыт, и ничто не забыто!"
За время блокады Ленинграда погибло, по разным данным, от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек. Большинства из тех, кто тогда пережил блокаду сейчас уже нет в живых. Остались их дневники, документы, фотографии, воспоминания родственников. Мы собрали для вас отрывки из дневников жителей блокадного Ленинграда.
ДНЕВНИК ТАНИ САВИЧЕВОЙ
Таня и страницы из её дневника
Таня Савичева ленинградская школьница, которая вела дневник во время блокады. Оставила девять записей в дневнике на девяти листах. Сама девочка умерла уже в эвакуации.
28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12 часов утра.
Бабушка умерла 25 января 1942-го, в 3 часа дня.
Лёка умер 17 марта в 5 часов утра.
Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи.
Дядя Лёша 10 мая в 4 часа дня.
Мама - 13 мая в 730 утра 1942 года.
Савичевы умерли.
Умерли все. Осталась одна Таня.
БЛОКАДНЫЙ ДНЕВНИК МИШИ ТИХОМИРОВА
Блокадный дневник 16-летнего школьника Миши, жившего с семьей на улице Достоевского, рядом с Кузнечным рынком. Дневник он вёл с 8 декабря до 18 мая, когда был убит осколком снаряда во время очередного артналёта на город.
Женщины, занятые уборкой ленинградских улиц, наблюдают за воздушным боем над городом
Ленинград. 8 декабря 1941 год
Начинаю этот дневник вечером 8 декабря. Порог настоящей зимы. До этого времени было еще малоснежие и морозы были слабые, но вчера, после -15°-ой подготовки утром ударил мороз в -23°. Сегодня держится на 16°, сильно метет весь день. Снег мелкий, неприятный и частый, пути замело, трамваииз-за этого не ходят. У меня в школе было только 3 урока.
Обессиленные жители блокадного Ленинграда по дороге за водой
12 декабря.
После сильной ночной метели - замечательно ясное, морозное утро и день. Улицы занесены снегом. Трамваи не ходят. Испытал свои новые варежки - прямо спасение для рук: совсем не мерзнут".
Мама получила за первую декаду месяца 800 гр. черных макарон. Сразу же разделили их на 10 частей. Выходит - по неполной чайной чашке на кастрюлю супа. Суп сегодня уже варили с капустой.
Папа сегодня ушел в школу на ночное дежурство. Взял 2 одеяла, надел свежесшитые стеганые ватные бурки: ведь в школе лютый холод! Такие же бурки, вероятно, будут готовы к среде для меня. Сейчас мы втроем сидим и читаем. Скоро пойдем спать".
Блокадная семья делит паёк хлеба
7 января 1942 года
К одиннадцати часам пошли в театр. Свет дали, поэтому елка состоялась. В сильном холоде посмотрели “Дворянское гнездо”. Артисты играли плохо; в пальто, валенках и шубах. Потом - обед. При впуске в столовую величайшая толкотня и беспорядок. Обед: крошечный горшочек супа, граммов 50 хлеба, тоненькая котлетка с гарниром из пшена и немного желе. Хлеб и котлеты принесли к вечернему пиру: предполагается каша из “ржаной” муки.
В блокадном Ленинграде. «Тихий ход! Опасно! Неразорвавшаяся бомба»
16 января.
День богат событиями. Днем совершенно неожиданно явился Алик Портяки. С ним я не виделся месяца 3.
Вот настоящий друг! Он притащил мне около литра соевого сладкого молока!
Он сейчас получает по первой категории; его мать, доктор, тоже; до последнего времени он доставал такое молоко.
За “замором червя” заварили какао с таким молоком, вечером по две ложечки его добавили в кофе. Божественно, невообразимо, неописуемо вкусно! Пол-литра молока мама завтра попытается обменять на хлеб".
Школьник Миша Никитин у плиты на кухне
17 января
Поминутно вспоминается былое, которое повторялось бы и сейчас, не будь проклятой войны. И понятно: трава уже большая, скоро будут листья(на кустиках уже есть), а погода!..
А тут с утра до вечера я - в училище, да и все остальные из-за питания поздно сидят по школам.
ДНЕВНИК ЛЮБОВИ ШАПОРИНОЙ
Любовь Васильевна Шапорина - художница, основательница первого советского Театра марионеток, жена известного советского композитора Юрия Шапорина, была знакома со многими деятелями российской культуры, в том числе Алексеем Толстым, Анной Ахматовой.
22 сентября
Три месяца войны. Немцы взяли Киев. Сегодня Вася читал очередную немецкую листовку «Мир угнетенному народу». А дальше: «Мы ведем войну с комиссарами и евреями, сдавайтесь, а не то вы все погибнете под развалинами своих домов. Вы в железном кольце». Какой-то grand guignol.
Кому нужна наша гибель под развалинами Ленинграда? Наша жизнь по советской расценке много дешевле тех бомб, которые на нас потратит Германия.
Эти листовки явно предназначены для создания паники в населении и в почти, по слухам, безоружном войске".
Жители блокадного Ленинграда у ларька с товарами
22 октября
22 октября
Когда-то я смотрела в Александринке «Ревизора». Осипа играл Варламов. В сцене, где Хлестаков обедает в гостинице, Осип стоял за его стулом и жадно глядел, как он ел. Хлестаков глотал, глотал и Осип. Когда я кормлю больных, я всегда вспоминаю эту сцену и чувствую себя Осипом. Больные сейчас начинают шуметь, что им урезают порции, нет белых булок. Для нас же их пища - недосягаемое блаженство. 
Пожары в Ленинграде после первого немецкого авианалета
10 декабря
Кто-то из рабочих видел по дороге двух замерзших людей; одного около Мечниковской больницы. И все идут мимо них не останавливаясь, никто их не подымет. «Ну еще бы, - сострил кто-то из рабочих, - вот если бы лошадь упала, так сразу бы все к ней с топорами бросились». - «Зачем с топорами, - заметил другой, - и так бы разодрали на части».
Люди вырывают у детей и женщин хлеб, воруют все, что могут.
В доме №15 по Литейной живет сестра из нашего института Элеонора Алексеевна Иванова. Бомба разрушила ее квартиру, но вещи остались, их можно было бы восстановить. Так с кушетки, недавно обитой, уже успели содрать обивку и отпилить ножки".
Жители города чистят снег
Силы падают не по дням, а по часам. Стоило мне эти пять дней пробыть на одном хлебе и воде (тот бесталонный суп, который я получаю из Музкомедии - просто вода), как силы совсем упали. Утром я выходила на работу - дрожали ноги.
В больнице было много дела. Четыре подкожные впрыскивания угасающим людям, присутствие на операции, беготня вниз и вверх, после чего я еле плелась домой. Пришла и завалилась на кровать. Угасает воля к жизни. Болит сердце. Неужели не дотяну?
По улицам бродят люди с ведрами, по воду. Ищут воды. В большинстве домов не идет вода, замерзли трубы. Дров нет. У нас, к счастью, часто бывает вода, и сейчас вот горит электричество. Писем ни от кого нет. Идет снег.
Все умрем, и нас засыплет снегом.
Уже 8 часов. Надо ложиться спать. А то тяжело. До завтрашнего хлеба.
«Медный всадник» в блокадном облачении
Зимой на улице поражали мужчины своим агонизирующим видом.По-видимому, они уже все перемерли, попали в «отсев», теперь черед за женщинами, за подростками.
Бредет женщина. Ноги широко расставлены, и она их, с трудом приподымая,медленно-медленно переставляет, вернее, передвигает. Глаза без выражения смотрят вниз, губы белые, лиловатые, на желтом лице ни кровинки, под глазами совсем белые, как бумага, пятна, а ниже отекшие темные подглазники; складки какие-то собачьи от носа вокруг рта, векикрасно-коричневые.
Жертвы первых немецких артобстрелов Ленинграда
Все лица похожи одно на другое. Эти уже не поправятся. У меня лицо в этом же роде, но внутренняя жизнь еще не погасла, хожу быстро, но начинаю чувствовать какую-то неловкость в ногах, с наступлением тепла они стали опухать.
Я встречаю почти каждый день на Литейном девочку лет 15; ее лицо становится все худей, губы белей. Пустые, ничего не выражающие глаза смотрят на мостовую, идет медленно, как сомнамбула. Все дистрофики ходят с палками".
ДНЕВНИК ПАРТИЙНОГО РАБОТНИКА
Цитаты из дневника партийного работника Н. А. Рибковского, работавшего в блокаду в Смольном - инструктором Отдела кадров Горкома партии Ленинграда.
Артобстрел. Сентябрь 1941<
9 декабря 1941 года
С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак - макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед - первое щи или суп, второе мясное каждый день.
Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой.
Качество обедов в столовой Смольного значительно лучше, чем в столовых в которых мне приходилось в период безделия и ожидания обедать.
Невский проспект зимой. Здание с проломом в стене - дом Энгельгардта
5 марта 1942 года
Вот уже три дня как я в стационаре горкома партии. По-моему этопросто-напросто семидневный дом отдыха и помещается он в одном из павильонов ныне закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации в Мельничном ручье. Обстановка и весь порядок в стационаре очень напоминает закрытый санаторий в городе Пушкине…
Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха: разнообразное, вкусное, высококачественное, вкусное.
Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное - лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста грамм белого и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину. Питание заказываешь накануне по своему вкусу".
Голодающие ленинградцы пытаются добыть мясо, разделывая труп погибшей лошади
Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак, между завтраком и обедом: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая.
Отдых здесь великолепный - во всех отношениях. Война почти не чувствуется.
О ней напоминает лишь далекое громыхание орудий, хотя от фронта всего несколько десятков километров. Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти.
Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или просто бездельничаем слушая патефон, обмениваясь шутками, забавляясь «козелком» в домино или в карты… Одним словом отдыхаем!… И всего уплатив за путевки только 50 рублей.
26 февраля 1942 года
К слову сказать сейчас очень много горкомовцев болеет. Отчего бы, кажись, такое «поветрие»? Если в городе, среди населения, много желудочных заболеваний так можно объяснить истощением и тем, что водой пользуются прямо из Невы, подчас употребляют не прокипяченную как следует бытьиз-за недостатка топлива, в уборную ходят прямо в квартирах потом где попало выливают и руки перед едой не моют.
Некоторые моются редко, чумазыми, с наростом грязи на руках ходят… Встретишь такого человека, а встречаются такие часто, не приятно делается.
Ни водопровод, ни канализация не работают вот уже три месяца…
На проспекте Володарского. Сентябрь 1941
А у нас в Смольном, отчего? Питание можно сказать удовлетворительное. Канализация и водопровод работают. Кипяченая вода не выводится.
Возможности мыться и мыть руки перед едой имеются. В самом Смольном чисто, тепло, светло.
И все-таки люди болеют расстройством желудка. Почти половина работников горкома и обкома сидит на диете. Некоторые в больнице. В нашем отделе кадров почти все переболели расстройством желудка и сейчас из двух десятков работников отдела кадров больны восемь человек…
Присмотрится и видит как много делается в Смольном, незаметного, большого, кропотливого, чтобы всячески облегчить переживание ленинградцами трудности и лишения вызванные блокадой! Привлекаются все и всё к этому. Идет борьба, настойчивая, упорная за сохранение жизни людей.
P.S. Когда с девятиклассниками на факультативе говорили об этих дневниковых записях, о Ленинграда... кто-то сказал, не помню, может быть Олег Спицын о том, что пройдёт время и потомки будут в Инете читать записи о войне на Украине и смогут ли они разобраться, кто был прав, кто нет... Большинство сошлось в мнении. что наши потомки будут нас умнее и всё оценят правильно.
