Александр галицкий работа с пожилыми людьми. «Отряд, который стоит на границе жизни и смерти. Как научиться уважать своих пожилых родителей

В 2001 году преподаватель регентского факультета Свято-Тихоновского университета Евгений ТУГАРИНОВ был приглашен в архиерейский хор Русского православного собора в Лондоне. О своей работе и сложившейся в последние месяцы ситуации в Сурожской епархии Евгений ТУГАРИНОВ рассказал в интервью сайту «НС»

Евгений Святославович, приглашение на работу в Лондон было для вас неожиданным?
-- Нет. Начиная с 1998 года я периодически приезжал в Лондон поработать с хором на несколько недель. Дело в том, что в 90-е годы в Россию часто приезжал протоиерей Михаил Фортунато, бывший регентом архиерейского хора 40 лет. А я в те годы параллельно с работой в консерватории преподавал на регентском факультете Свято-Тихоновского института. Во время его приездов мы много общались, и отец Михаил пригласил меня в Лондон. Он по возрасту и состоянию здоровья собирался на пенсию и искал замену. В 1998 году я впервые приехал в Лондон и на следующий день познакомился с митрополитом Антонием. Увидел я его еще во время службы – там низкая алтарная перегородка, а клирос находится на приличном расстоянии от алтаря. И вот я увидел в алтаре белый клобук. Меня охватило такое волнение, потекли слезы! После службы отец Михаил сказал, что владыка хочет со мной поговорить (значит, он знал заранее о моем приезде). У меня все внутри затрепетало. Владыка Антоний вышел из алтаря, поговорил с некоторыми прихожанами, а потом подошел ко мне, положил мне руки на плечи и сказал: «Мы вас очень-очень благодарим за ваш приезд». У меня ноги подкосились, я еле выдержал его взгляд, полный любви. Через час мне пришлось работать с хором, но я так переживал встречу с владыкой, что сорвал репетицию…
В 2001 году мне предложили приехать на 5 лет. Владыка сразу сказал, что мы в Церкви, поэтому не будет никаких письменных контрактов, а просто поверим друг другу на слово. «Я даю вам слово, что мы вас будем пять лет терпеть, но и вы обещайте, что будете терпеть нас, не уедете раньше». Сначала я был помощником отца Михаила, учился у него всем приемам регентской работы, знанию службы в местном варианте. Постепенно руководство хором переходило ко мне. И уже за год-полтора до его окончательного выхода на пенсию и отъезда во Францию в 2005 году я являлся основным регентом собора.

-- Имеет ли церковная жизнь в Англии свою специфику, отличную от российской?
-- Конечно. Как регент начну с хора и церковного пения. Во-первых, там поют на двух языках. Когда в начале 60-х годов отец Михаил приехал туда из Парижа, регентом хора был его тесть Михаил Феокритов – брат скончавшегося в 1950 году настоятеля собора, отца Владимира Феокритова. При отце Владимире приход был немногочислен, в основном состоял из русских эмигрантов первой и второй волны, и хор пел только по-славянски. А при владыке Антонии (благодаря его проповедям) приход пополнился и англичанами. Некоторые из них попросились в хор. Естественно, отец Михаил начал постепенно вводить и пение по-английски. Отсюда одно из главных отличий – в России, как правило, поют быстро, в Англии медленно. Во-первых, русским трудно петь по-английски, англичанам – по-славянски. Во-вторых (и это, пожалуй, во-первых) английский в принципе медленный язык. Например, «Богородице, Дево, радуйся» певчие-англичане знают наизусть и могут по-славянски спеть достаточно быстро. Но по-английски так же быстро не споешь – язык не ложится. Все уже привыкли петь медленно. Наверное, это неплохо – есть возможность сосредоточиться, осмыслить те же стихиры.
И еще важное отличие – певчие не получают денег и приходят, когда могут, когда свободны от работы. В результате количество людей на клиросе на каждой службе меняется: сегодня 10 человек, завтра 30, послезавтра 5. В субботу на всенощной на клиросе человек 10-15, на воскресной литургии – 30-40, на Пасху – до 60 доходило. Но в будни Великого поста певчих очень мало. На литургии Преждеосвященных Даров - 2-3 человека – англичане (пенсионеры или неработающие). Вообще некоторые певчие начали петь в соборном хоре еще до отца Михаила. И даже на Страстной… В этом году службу Великой Субботы я начал один. Потом прибежала уставщица, затем еще одна. Закончили мы службу вшестером. А у нас нет читающих алтарников - все, кроме Евангелия, читают певчие. На длинной службе Великой Субботы с чтением паремий шесть человек – крайне мало.

-- А приход большой?
-- Довольно большой. Постоянных прихожан, думаю, человек 200-250. А на Пасху храм полный – около трех тысяч. А на улице, по-моему, стоит еще больше.

-- По-разному ли представляют себе церковную жизнь англичане и русские эмигранты?
-- Эмигрантов первой волны я не застал, а застал их уже пожилых детей. Сегодня русские прихожане – не эмигранты, а люди, приехавшие на работу, учебу, вышедшие замуж. Они воспринимают церковную жизнь так же, как мы с вами. Здесь же они сталкиваются с местными особенностями не только пения. Например, в конце литургии не поют многолетие Патриарху. Я спрашивал, почему, мне ответили – у нас так сложилось. Для верующего, приехавшего из России, Украины, Прибалтики, непоминание в конце каждой службы предстоятеля Церкви и правящего архиерея странно. Tакже там сложилось странное отношение к требам: сокращаются панихиды, почти не служатся молебны. Некоторых это коробило.

Но и в России относятся к молебнам и литиям после литургии по-разному. Например, архимандрит Таврион (Батозский) считал, что это ни к чему – в Чаше заключена вся полнота.
-- Вот и владыка и отец Михаил говорили мне примерно то же самое: зачем молебен, зачем панихида, мы уже всех поминали на проскомидии. Но у нас в России сложилось так. Пусть эта традиция свидетельствует о нашей недостаточной воцерковленности, но люди-то приехали со своими привычками и представлениями… С этим в приходе старались считаться, но не всегда получалось. По большому счету, именно разные представления привели к сегодняшнему конфликту.

-- То есть он назревал постепенно?
-- Мне трудно об этом судить – я человек со стороны. Но какие-то вещи не могли не броситься в глаза. В 1998 и в 1999 году – в первые два свои приезда – я попадал на встречу владыки Антония с русскоговорящими прихожанами, и оба раза он говорил примерно следующее: я старый больной человек, но пока я жив, мы будем в Московской Патриархии. Не просто же так он это говорил! По моим субъективным впечатлениям при достаточно активной приходской жизни (после каждой литургии проводились беседы и с англоговорящими, и с русскоговорящими прихожанами, устраивались паломнические поездки) не было единства в приходе. Но владыка Антоний своим авторитетом смягчал нестроения, умел направить энергию людей в другое, мирное русло. После его смерти настоятелем стал отец Михаил Фортунато. Может быть, это грубо звучит, но, на мой взгляд, англичане не доверяли ему, потому что он русский, русские – потому что он англизировался (они так считали). Через несколько месяцев он перенес сердечный удар, потом – несколько операций. Настоятелем стал протоиерей Иоанн Ли – американец, который очень любит церковнославянский язык и предпочитает служить на нем. Он пытается справляться с ситуацией, во многом ему это удается, но… взрыв произошел.

-- А какие настроения преобладают в приходе?
-- Разные. Как вы знаете, через неделю после заявления владыки Василия о желании перейти в Константинопольский Патриархат в Лондон приехал епископ Корсунский Иннокентий, назначенный исполняющим обязанности настоятеля, и сообщил, что владыка Василий выведен за штат. Большинство членов приходского совета не явились на собрание, то есть выразили недоверие владыке Иннокентию и, соответственно, поддержали владыку Василия. В июле проходили выборы в новый приходской совет. Часть священников приняла сторону владыки Василия, часть – нет. В провинции православные вообще плохо представляли, что происходит в Лондоне – их это мало касалось. В хоре тoже напряженная атмосфера. Часть старых певчих во главе с бывшей помощницей отца Михаила, а сейчас и моей помощницей, уставщицей являются сторонниками бывшего епископа Василия. Пока нам удается быть вместе, а что будет дальше, не знаю.



Детище Евгения Святославовича - Лондонский Русский хор

-- Вы намерены продолжать работу в Лондоне?
-- Трудно сказать – это не только от меня зависит. С одной стороны, пять лет, которые владыка Антоний обещал меня терпеть, истекают в октябре. С другой стороны, мне казалось, что именно сейчас, в ситуации раскола, я не имею права уйти. Кроме того, два-три года... За такой срок мало что можно успеть, хотя у нас появился детский хор, поющий на службах, Лондонский Русский хор, мужской хор. Мы спели литургию диакона Сергия Трубачева, но это не понравилось отдельным прихожанам, привыкшим к смешанному хору. Настоятелю, отцу Иоанну, понравилось (он сказал, что это напоминает ему российское монашеское пение), а многим прихожанам, привыкшим к смешанному хору, нет. Пришлось прекратить. Правда, последние две службы перед отпуском на клирос не пришло ни одной женщины, так что хор был вынужденно мужской. Но идею мужского хора в соборе не приняли. Многое из задуманного пока не удалось осуществить, но об этих пяти годах я не жалею – именно здесь, в Лондонском соборе, я стал регентом.

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ

САША ГАЛИЦКИЙ: «МАМА НЕ ГОРЮЙ» Саша Галицкий - человек удивительный. Уже в зрелом возрасте, имея хорошую престижную работу в Израиле, он уволился и пошел работать в дом престарелых преподавателем кружка резьбы по дереву. Эта работа давала ему возможность ежедневно и помногу общаться с пожилыми людьми, пытаясь их понять и научиться с ними общаться.

И он занимается этим уже более 15 лет. «Мне было 45, когда умерла мама. 47, когда не стало папы. Последние несколько лет их жизни у нас были тяжелые отношения. Нет, я, конечно, помогал деньгами и звонил, как полагается, раз в неделю. Но когда их не стало, я все равно остался с вопросом, на который у меня не было ответа. Почему я, взрослый, умный, образованный человек, искренне любивший своих родителей и желавший им добра, тем не менее не смог обеспечить им счастливой старости, хотя очень этого хотел и вполне мог?» «Мой отец, кстати, был лучший в мире волшебник. Я не вру. Я как сейчас помню мамин голос из кухни: «Саша, перестань играть с мячом в квартире!». И мяч, отлетающий в тяжеленную вазу, которая медленно, неумолимо падает на черное стекло чешского серванта. И грохот разбивающегося сервантного стекла, вмиг покрывшегося паутиной трещин. Мамины слова помню: «Папа придёт с работы - сам ему будешь объяснять!» Помню, как мы с мамой куда-то ушли, и была зима, и я боялся вернуться, потому что представлял, что вот папа уже пришёл с работы, снял пальто, вот зашёл в гостиную и обнаружил разбитое стекло. Я представлял всю силу его справедливого гнева. Как ему объяснять про мяч - я не знал. И лучше всего я помню, как мы с мамой вернулись домой. И как я, ожидая заслуженной выволочки, обнаружил, что разбитое стекло на серванте - целехонько. И помню смеющегося отца. Папа, советский инженер-рационализатор, сумел как-то перевернуть разбитое стекло таким образом, что гордость отечественного приборостроения радиола «Рига» прикрыла собой все произведенное мною безобразие. И мне ничего не было! Вспоминая весь этот ужас, я потом еще долго заглядывал время от времени одним глазом в щель под радиолу, чтобы посмотреть, как же там дико страшно. И каждый раз снова радовался папиному волшебству. Мой папа-волшебник умер в городе Москве от сердечного приступа в 2004 году. К этому времени у него уже было два инфаркта. Как инженер-рационализатор, он пытался при помощи таблеток сам наладить работу сердца. Папа составлял спасительные, как ему казалось, схемы и записывал на бумажной ленте точное время приема лекарств и их дозы. В больницу ехать он наотрез отказывался. Даже когда уже только сидел в кресле, а лежать не мог - задыхался. Сердечники задыхаются. Я не знаю, почему не отправил его в больницу насильно, вопреки его глупой старческой воле. Наверное, потому, что в глубине души мне очень хотелось, чтобы и с собственным сердцем у него все получилось так же удивительно прекрасно, как со стеклом чешского серванта. И чтобы он остался волшебником, способным меня, ребенка, по-прежнему поражать недоступными моему пониманию чудесами. Волшебником, а не впавшим в детство испуганным стариком.

Я договорился с ним, что ну вот, если еще один приступ, то тогда уже обязательно в больницу. Приступ случился через пару дней. Отца умчали на скорой. Он умер по дороге. - Мы знали, что ваш отец уважаемый человек, и сделали больше обычного, - сказал мне в утешение врач, когда я пришёл за вещами» --- «Знай я эти ответы 20 лет назад, мои отношения с родителями были бы иными и их старость тоже была бы иной. Но родителей мне не вернуть. Я поэтому пишу эту книгу для тех, чьи родители еще живы. Для тех, у кого пока еще есть возможность научиться с ними общаться. И при этом не сойти с ума самому. Я теперь знаю, как это сделать. Плохо только, что раньше не знал». Цитаты из книги «МАМА НЕ ГОРЮЙ» ***** Замечали ли вы когда-нибудь, что ни одни старики не раздражают нас так сильно, как наши собственные? Это потому что все старики - это просто старики. А наши - это постаревшие родители, которых мы помним другими, молодыми и полными сил и которые еще относительно недавно исполняли в нашей жизни совсем иную роль. Мы не готовы разрешить им одряхлеть, поглупеть и впасть в детство. ***** Есть только один способ улучшить наши отношения с ними. Один-единственный способ сделать эти отношения легкими и простыми. Этот способ заключается в том, чтобы понять и принять, что лучше эти отношения уже не будут никогда. И легкими и простыми тоже никогда не будут. Нужно найти в себе силы, чтобы дать старикам возможность быть такими, какие они есть. Уважать их детский выбор. Выполнять глупые просьбы. Не относиться серьезно к их идеям. Соглашаться на странные требования. Не спорить с ними, когда они говорят абсолютную и очевидную чепуху. Потому что - зачем? Какой смысл? - Мама, какой кофе ты хочешь? - Растворимый, самый дешевый! Наша задача ведь не в том, чтобы мы могли ими гордиться, а в том, чтобы сделать оставшиеся им время максимально комфортным и приятным. Это очень разные задачи. ***** Старики боятся наших проблем - болезней, увольнений, неудач и сердечных драм - потому, что каждая такая проблема лишний раз напоминает им о собственном старческом бессилии, неспособности помочь даже собственному ребенку. Это очень болезненное напоминание, очень страшное и очень унизительное состояние, наглядное доказательство старческой немощи, устарелости, неадекватности. Боль, досада, бессилие и унижение - это то, что испытывают старики каждый раз, когда у нас случается неприятность. И поэтому всеми силами пытаются такие ситуации предотвратить. Они постоянно расспрашивают нас о наших делах потому, что боятся наших проблем больше, чем боимся их мы сами. И постоянно нам что-нибудь советуют потому, что это единственный для них способ хоть как-то повлиять на ситуацию. ***** Короче, зарубите себе на носу - общение с пожилыми родителями только для хороших новостей. Пока таковых нет - глотаем сопли и улыбаемся. Когда появляются хорошие новости - рассказываем родителям правду. Приятную правду. ***** Старики очень ценят все, что так или иначе может их отвлечь от неприятных физических ощущений, дурных мыслей и переживаний. Поэтому, если вы хотите доставить своим пожилым родителям удовольствие, не дарите им скороварку, кофеварку, стиральную машину или любой другой, с вашей точки зрения, абсолютно необходимый в хозяйстве объект, появление которого, как вам кажется, непременно доставит им радость. Не доставит. Если вы хотите доставить им радость, подарите им свое время. Но только, конечно, не какое-нибудь пустое, скучное и завалящее. Выберите для подарка время качественное, яркое, необычное. ***** Старость - самая заразная болезнь на свете. Больны старостью мы все, без исключения. Дело только в стадиях. Родители находятся на более поздних стадиях этой болезни, а мы - на более ранних. Вот и вся разница. Вопрос времени. Надо увидеть в пожилых родителях без пяти минут себя. От этого становится страшно, но легче. Просто напоминайте себе, что общение со стариками - это в каком-то смысле общение с нами самими, сострадание и любовь к ним - это любовь к нам самим, таким, какими мы станем через пару десятков лет. ***** Человечество вообще склонно потреблять положительные эмоции. А в старости они просто необходимы. Производить их старики сами уже не в состоянии. ЭТО НАША РАБОТА. Мы с вами аккумуляторы положительной энергии. Это тяжело, и от этого устаёшь. Но что поделаешь? Море синее, небо синее. «Сильные и красивые» - это теперь мы. А кто еще? ***** Что бы ни происходило, как бы тяжело ни было, какие бы обиды вольно или невольно нам пожилые родителями ни нанесли - завтра будет новый день. И до завтра нужно научиться забывать все, что происходило сегодня. Мы не тащим обиды изо дня в день. Мы выкидываем их из головы, из сердца, из памяти - и просто забываем. И начинаем новый день взаимоотношений с чистого белого листа. И тогда все станет хорошо. Мы же их любим? Да? И долго ли им осталось?