Илья Городецкий: Я не являюсь противником компьютерных игр. Светлый вечер с Нютой Федермессер и Татьяной Друбич (20.07.2015)

Создатель первого московского хосписа Вера Миллионщикова точно знала: «Если человека нельзя вылечить, это не значит, что ему нельзя помочь»

Не проходит дня, чтобы кто-нибудь не сказал мне: ты же понимаешь, один человек ничего изменить не может. Жизнь создателя первого московского хосписа Веры Васильевны Миллионщиковой отменила эту формулу. Она была одним человеком, и она изменила то, что казалось вечным.

Жить надо сегодня

Мы несколько раз разговаривали по телефону, но виделись всего трижды. Мы договорились о встрече для большого интервью, но она ее все время переносила. Я не роптала, потому что важней ее забот не было ничего на свете. А надо было роптать — недаром ведь она говорила: «Не откладывай на завтра ничего. Жить надо сегодня. Не у всех есть завтра».

Когда мы встретились с ее дочерью, Нютой Федермессер, я сказала: кажется, Миллионщиковы — старинный купеческий род, вот откуда ваша мама... Нюта улыбнулась. Оказалось, что Вера Васильевна трижды была замужем. О первом муже, Вахтанге Кекелия, она рассказывала своим дочерям с такой любовью, что Нюте до сих пор хочется с ним познакомиться. Вторым мужем был Виктор Миллионщиков. Третий муж, Константин Матвеевич Федермессер, стал главным человеком ее жизни. Но менять фамилию она уже не стала: пришлось бы менять и все документы, а терять время на пустяки всегда было жалко.

Родилась Вера Васильевна 6 октября 1942 года в городе Ртищево Саратовской области. Отец — железнодорожный служащий, а мать была родственницей казачьего атамана Краснова: он был родным братом Вериной бабушки со стороны матери. Вот откуда в характере хорошенькой девочки, а позже — самой модной студентки медицинского факультета Вильнюсского университета, которая полвека назад на зависть всем серым мышкам красила ногти в зеленый цвет, — вот откуда в характере этой женщины было несокрушимое упрямство.

Дед Веры попал в советскую тюрьму. Его дочь Лиза отказалась от него. Узнав об этом, он перестал есть и умер. Вспоминая об этом, Вера Васильевна говорила, что тетя Лиза была добрейшим человеком, просто у нее не было выбора.

А отец Веры, Василий Семенович, был на железной дороге в Вильнюсе начальником. Переехали они туда сразу после освобождения города. И Василий Семенович имел право брать пленных немцев для какой-нибудь тяжелой работы. В 1947 году немцы ремонтировали здание вокзала. И ее мама их кормила, варила им домашнюю лапшу. А они целовали ей руки. И четырехлетнему ребенку, который никогда ничего подобного не видел, стало ясно, что мама очень-очень хорошая. Немцы посадили возле станции много деревьев, по большей части ясеней. Некоторые выросли с кривыми стволами. И она вспоминала: иду мимо этих деревьев и думаю, вот ничего эти немцы хорошего сделать не могут, даже деревья посадили кривые...

В 1966 году она окончила медицинский факультет Вильнюсского университета и переехала в Москву. До 1982 года работала в Московском институте акушерства и гинекологии, сначала акушером, позже анестезиологом. В 1983 году перешла в Московский рентгенорадиологический институт и сменила специальность: стала онкорадиологом. Ни научного, ни какого-либо другого интереса в такой перемене не было. Просто ей хотелось выйти на пенсию вместе с мужем, который был на 12 лет старше. А онкологам «за вредность» можно было уйти на пенсию раньше других. Вот она и думала, что «выйдет на свободу» в 1991 году, в 49 лет.

Пять лет назад я заболела и только тогда поняла, что болезнь близкого делает с его родственниками

Люди, которые сталкиваются с этой страшной болезнью, рано или поздно оказываются перед выбором: или не принимать «работу» близко к сердцу и после окончания рабочего дня жить своей жизнью, или принять удар на себя и постараться что-то изменить.

А что можно изменить? Изобрести лекарство? Так весь мир бьется над этой задачей с тех пор, как открыли рак. Видимо, именно так и думали медицинские чиновники, когда установили в советских, а позже в российских больницах порядок: безнадежных онкологических больных выписывать «для лечения на дому». А про лечение на дому все мы хорошо знаем: это значит — ждать смерти.

Когда Миллионщикова поняла — а чего тут было не понять? — что государство выбрасывает этих больных на улицу и больше о них не вспоминает, она стала навещать выписанных пациентов. Зачем? Приносила лекарства, которые нельзя было купить. Рассказывала родственникам, как нужно ухаживать за больным, как облегчить его страдания и избавить от унижения мучительной смерти, когда человек осознает, что стал в тягость себе и другим. У каждого из нас есть знакомые или родственники, которые не справились с этим испытанием. Одному это почти всегда не под силу. Люди, прошедшие через это, уже никогда не станут прежними. У них гаснут глаза, они не могут избавиться от страшных воспоминаний. Один человек в муках уходит, а его родные в муках остаются. И Миллионщикова, как настоящий врач, хорошо это понимала. И она стала искать ответ на вопрос, как помочь. Судьба послала ей ответ: встречу с Виктором Зорзой. Этот человек родился в Польше. Сначала была советская оккупация, потом немецкая. Вся семья Зорзы стала жертвой холокоста. Виктору удалось бежать, он попал в Россию и оказался сибирским ссыльным. Из спецпоселения ему тоже удалось бежать. В 1942 году он разыскал Илью Эренбурга, автора любимого им романа «Хулио Хуренито». Эренбург помог Зорзе устроиться в польскую эскадрилью, которая очень скоро оказалась в Англии. Выполняя волю умершей от рака дочери, Виктор Зорза посвятил свою жизнь организации хосписов. Так Вера Миллионщикова начала борьбу за создание первого в Москве хосписа. На это ушло несколько лет. Кто знает, сколько бы судьба испытывала Миллионщикову на прочность, если бы Виктору Зорзе не удалось заручиться письмом Маргарет Тэтчер на имя Юрия Лужкова. Хоспис был создан в 1994 году. Три года действовала выездная служба, а в 1997 году был открыт стационар на 30 коек в здании бывшего дома ребенка на улице Доватора. Главным врачом стала Вера Васильевна Миллионщикова.

С ума сойти: восемь лет этот островок тепла был единственным в Москве. Помощь оказывали бесплатно, поскольку хоспис был создан на деньги московского правительства.

Несколько лет сотрудники хосписа помогали бороться с болезнью Ирине Николаевне Толмачевой.

По каким законам жить — не важно. Главное — жить любя

Эта заповедь Веры Васильевны в первый миг пребывания в хосписе кажется абсолютно невыполнимой. Когда я впервые вошла в ее кабинет, в одной руке она держала телефон, а в другой — курагу. И это оранжевое пятнышко меня страшно обожгло, так эта солнечная субстанция не вязалась с ощущением, наполнившим меня в хосписе.

Ну как можно работать в таком месте, где все говорит о скорой смерти? Везде цветы, ковры, светло, уютно, пахнет чем-то хорошим — то ли плюшками, то ли летним садом. Но за стенами-то умирающие люди. Да, просто так на работу Вера Васильевна никого не брала. Во-первых, хоспис рушит семьи. Люди, которые приходят с такой работы домой, вынуждены или запирать себя на замок, чтобы не выплеснуть ни капли ожигающей боли, либо продолжают работать, то есть рассказывают домашним о хосписе и его проблемах. Кто это может выдержать? Вот и выходит, что по сути такая работа — послушание. Новые семьи создаются из единомышленников, которых не так много.

И в конце концов получилось, что на работу в свой дом Миллионщикова пригласила уникальных людей. Когда-то Константин Наумченко ушел с 5-го курса мединститута, потому что понял, что хочет работать не врачом, а медбратом. И всю жизнь он так и работает. Сейчас ему седьмой десяток. Садовник Людмила Ермолаева в прежней жизни занималась совсем другим делом. Однажды, проходя мимо хосписа, она заметила, что в саду неправильно подобраны растения. А у нее, как говорится, зеленые пальцы, растения ее любят, как и она их. Вот она и подошла к Вере Васильевне, а та пригласила ее на работу. Сад хосписа трогает до мурашек. Мы вышли с Нютой полюбоваться розами, а в густой траве светилась спелая земляника. Все растения точно из королевского сада — ухоженные, как звезды Голливуда. Люду здесь с любовью называют мини-трактором, да куда трактору до Люды.

Душой хосписа все считают Милу Баранову, сестру-хозяйку стационара.

Кто в этом разбирается, повторяет: персонал в хосписе Миллионщиковой феноменальный.

Говорить необязательно, можно просто тихо сопеть...

Как было сказано в замечательном документальном фильме Екатерины Гордеевой, хоспис — это место, где берегут жизнь. Как это понимать? Прямо так и понимать: буквально. Все умрут, но все до последней минуты хотят жить. Вера Васильевна говорила, что, проработав с неизлечимыми больными долгие годы, она «не слышала ни от одного из тех, кому мы помогли избавиться от мучительных страданий, чтобы он пожалел, что остался жить». В год через этот хоспис проходит около двух с половиной тысяч больных.

В советских больницах не знали, как обращаться с умирающими. О смерти говорить было не принято, вот и пробавлялись казенным оптимизмом. Из современных российских больниц или выбрасывают на улицу, или люди бегут оттуда сами, чтобы умереть на воле. Даже перед лицом последнего человеческого испытания невозможно выдержать, что персонал пытается слупить сотню-другую за утку, без которой человек не может обойтись, или за укол, который уменьшит мучения. А Вера Миллионщикова была настоящим врачом, поэтому она знала то, чего не хотели знать ненастоящие: «Не надо активно вмешиваться в процесс умирания — ты уже ничего не исправишь. Но надо быть рядом, взять за руку. Думать о том, что нужно приготовить щи, ты точно не будешь. Вокруг разлита важность момента — человек уходит, а ты сопровождаешь его. Говорить необязательно, можно просто тихо сопеть. Главное, чтобы человек чувствовал, что он не один. Потому что одному, говорят, очень страшно. Но наверняка я не могу сказать — не умирала».

Вот тут она слукавила. Умирала она не однажды, но всякий раз удавалось вернуться к жизни. С детства она много болела. То туберкулез, то менингит, постоянные санатории, вечно лысая, бритая. У нее была аллергия на пчел — укусила пчела, еле успели спасти. Однажды ей на голову упал здоровенный лом. Когда за год до смерти она пошла оперировать вены, врач извлек 11-сантиметровый тромб, который держался на какой-то нитке. Ей поставили диагноз: рак, которого, как выяснилось, не было. После неудачной химиотерапии она оказалась в реанимации. Ее выходили сестры хосписа, которые были рядом круглые сутки, — тогда она тоже выжила чудом. Летом 2010 года она находилась в хосписе, потом ее увезли на дачу, а в сентябре она вышла на работу. На самом деле у нее было редчайшее неизлечимое заболевание — нейросаркоидоз. Она с трудом передвигалась, а подъем по лестнице был просто катастрофой. И все равно она упрямо приезжала на работу — видимо, судьба продлила ей жизнь в обмен на хоспис. Как она могла не приехать?

20 декабря 2010 года дочь везла ее на работу, и они застряли в пробке. И Вера Васильевна позвонила в хоспис, сказала, чтобы конференцию проводили без нее: «Я написала текст. Но его нельзя комкать. В следующий раз прочту». То, что она написала, оказалось духовным завещанием, потому что утром следующего дня она умерла.

Она всегда говорила: как человек живет, так он и умирает. В то последнее утро она собиралась делать маникюр, потому что на другой день предстояло важное совещание. И вдруг Нюте позвонил отец: срочно приходи, мама умирает. Когда Нюта пришла, Вера Васильевна сказала: «Я почувствовала, как у меня оторвался тромб, я умираю...»

И до последней минуты она осталась собой. Сказала Нюте: «Валокордин папе накапай». Услышала, что дочь открыла холодильник: «Не там...»

Нюта спросила: тебе больно? Страшно? Холодно? И она ответила: не больно, не страшно, не холодно. Смерть оказалась милостива: Вера Васильевна Миллионщикова до последнего вздоха была с любимыми людьми.

Вера Васильевна была профессором грибных наук.

Может, она была святая? Она сама ответила на этот вопрос: «Я не святая, просто делаю то, что мне нравится. А так, я очень плохой человек: злая и достаточно циничная. И я не кокетничаю. А святые тоже делали то, что им нравилось. Иначе невозможно».

Имелось в виду, что то, чем она занималась, иначе как по собственной воле делать нельзя — испепелит.

Какая она была?

Во-первых, женщина до мозга костей, с безупречным вкусом и всегда прекрасно выглядела, чего бы ей это ни стоило. Страшно любила ходить по ресторанам и обожала угощать дома. Очень много курила. Первую сигарету выкурила на другой день после окончания школы. Любила благородные напитки. Воровала в ресторанах и гостиницах пепельницы и ложки — на память, потом ими пользовалась. Любила крепкое слово и умела смачно его произнести.

Во-вторых, Вера Васильевна была человеком рациональным: ее хватало на безумную работу и сотрудников со всеми их проблемами, а после работы эмоционально остывала. Очень много успевала: работала с умирающими людьми и при этом была очень светской: ходила в театры, музеи, в кино. Считала себя очень поверхностной и при этом досконально знала всего Пушкина. У нее было прекрасное чувство юмора. Один дед у нее был ассенизатором, и она говорила: я внучка говновоза... Была по-женски непоследовательна: сама пропадала на работе, а Нюте говорила — работай поменьше, лучше побудь с детьми.

Она любила свой дом — добрый деревянный дом в деревне Никитино-Троицкое. До хосписа там было образцовое хозяйство и сказочные розы, а потом она приезжала туда «на травку». У нее был нюх на грибы. Много читала, в последнее время — мемуары. Обожала детективные сериалы, потому что не нужно было думать, и американские боевики — там никого было не жалко, потому что убивали картинно. А настоящее страдание на экране видеть не могла, сразу переключала.

А еще она всегда была на стороне тех, кто проигрывает — и в спорте, и в жизни. Ни разу не прошла мимо лежавшего пьяного — поднимала. Помогала, не дожидаясь просьбы о помощи.

И у нее было правило: не ждать благодарности от того, кому удалось помочь. Она говорила: «Мое глубокое убеждение состоит в том, что добро должно идти куда-то, а приходить отовсюду».

Она хотела, чтобы на ее похоронах была музыка Дюка Эллингтона и Эллы Фицджеральд — как при жизни. Родные исполнили ее просьбу. А еще она хотела — так говорится в ее духовном завещании, — «чтобы в хоспис никогда не входили незваные гости — ложь, цинизм и лицемерие». И чтобы помогали в хосписе бесплатно. Всегда. Как было при ней.

В том-то и дело, что она была не святая. Земной человек, который все знал про земную боль и нашел лекарство от этой боли. Лекарством оказалась любовь. Как просто и — почти невыполнимо. А у нее получилось.

Ревекка Фрумкина, 9 лет
Москва

Война нас застала на даче. Это был абсолютный шок, хотя папа что-то предчувствовал. Его предчувствие я хорошо помню. Довольно быстро встал вопрос о том, что надо эвакуироваться. Я очень хорошо помню, что мама предлагала, чтобы папа, няня и я уехали — я уже не помню, с каким из воз-можных министерств. А она пока останется и потом, если нужно будет, уедет — вероятно, со своей поликлиникой. Папа был категорически против. Он сказал: «Во время войны семьи не делятся». И еще: «Главное, что нужно взять с собой, — это теплые вещи». У него был опыт бегства в 1914-м. Мама поступила ровно так, как он настаивал, и правильно сделала, потому что эшелон, с которым мы должны были ехать по ее плану, разбомбили.

Михаил Черненко, 15 лет
Харьков

Было воскресенье. Мы сидели за завтраком. Зазвонил телефон, отец встал из‑за стола. Одноминутный разговор: «Да нет, что вы», — кажется, сказал отец, положил трубку, вернулся за стол. Мама спросила, кто это. Отец назвал имя какого-то знакомого, который сказал, что что-то случилось. Завтрак продол-жился.

После завтрака мы должны были ехать на вокзал, встречать мамину младшую сестру Анну Борисовну. Выходим из дому, садимся в недавно устроенный в Харькове троллейбус. Троллейбус заворачивает с Павловской площади, и на углу мы видим толпы людей, сбегающихся к универмагу и поднимающих голову. Там висит большой репродуктор. Мы доезжаем до вокзала, выходим из троллейбуса и слышим [доносящиеся из репродуктора] последние слова: «Враг будет разбит, победа будет за нами». И по всей площади крики: «Война с Германией, война с Германией!»

На вокзале толкотня страшная. Никакого радио в поездах еще нет. Едущие люди понятия не имеют о том, что мы только что слышали. Подходит поезд: открытые окна, радостные лица, машут руками, мужчины, женщины. А на вок-зале плач, рыдания и полное непонимание.

Тамара Милешина, 16 лет
Москва

Я кончила восьмой класс, и мы поехали на дачу, в Подрезково. И вот вдруг 22‑го по радио объявляется война. В тот же вечер из Москвы приехал отец. Говорит: «Да не волнуйтесь, это два-три месяца продлится, не больше». Но с дачи мы, конечно, уехали.

Мы жили на Якиманке. Я уже вступила в комсомол, хорошо училась в школе и была обуреваема патриотическими чувствами. Мы с подружкой из нашего якиманского двора побежали в военкомат записываться в радистки. Но нас оттуда завернули. В первый месяц, до бомбежек, в быту ничего особенно не происходило. 22 июля случилась первая бомбежка — и очень страшная: помню в небе скрещенные лучи прожекторов, а в этих скрещениях гудящие самолеты.

Потом вышел приказ организовать среди жильцов дружины по охране от бом-бежек и зажигательных бомб — чтобы те дежурили на крышах и чердаках. Там какие-то у нас ведра стояли, лопаты, щипцы металлические. Цель была, если попадет зажигалка, сбросить ее с чердака на улицу. И вот я попала в бригаду из трех человек.

«Представляете, война, тревога, бомбы, а я радуюсь»

В то время я была влюблена в одного мальчика из нашего двора. Влюбленность эта была совершенно безнадежная, потому что он был на год старше. Так вот я попала в одну дружину с этим Глебом. Для меня это было счастье. Как только тревога — несусь на чердак. Представляете, война, тревога, бомбы, а я радуюсь, что надо бежать на крышу и дежурить.

Потом во время бомбежек мы с мамой ходили ночевать в метро, на «Площадь Революции». На станциях разрешалось спать только совсем старым или семьям с маленькими детьми. Мы брали какие-то подстилки и шли по туннелю, где сплошь лежали люди. А потом перестали туда ходить.

Рядом с домом была школа с газоубежищем. Туда пускали родителей с малень-кими детьми, и там же жили ополченцы, которых еще не послали воевать. Шко-ла была битком набита. Однажды мы услышали жуткий гул и потом взрыв. Оказалось, на школу сбросили огромную бомбу. Уже начинало рассветать. Двор был усыпан стеклом, а из школы слышались крики. Папа и наша соседка Марья Никитична, у которой к этому времени уже убили на фронте и мужа, и сына, полезли в это месиво. Страшно смотреть было.

Осенью школа уже не работала, ее заняли под госпиталь. Потом начались разговоры, что немцы близко. Уже полным ходом эвакуировались, очень многие уехали. 16 октября мы с сестрой вышли на Якиманку и пошли в сторону Калужской площади, там были хорошие магазины. И я очень хорошо помню такую картину: по Садовому кольцу, от Серпуховки вниз, к Крымскому мосту едут машины. Грузовики с солдатами, легковые с какими-то людьми и скар-бом. И обозы с лошадьми, с телегами. Такая явная катастрофа. Но мы зашли в магазин и купили рыбу. А на улице стояла, несмотря ни на что, лоточница с замороженными сливами. И сливы мы тоже купили.

Хотя дома уже были заготовлены чемоданы, узлы, вечером мы легли спать. Вдруг звонит отец и говорит: «Через час я за вами заеду». Мама в панике начала что -то кидать в эти узлы, с перепугу завязала узел с подушками, с одеялами, пледы положила. Ночью приехал отец и отвез нас на Казанский вокзал. Там мгла и кишащее море людей. А у сестры перед этим был день рождения, и ей подарили духи «Красная Москва», тогда очень модные. Она взяла их, но в суто-локе на вокзале они выпали и разбились. И вот представляете, среди этой мглы, мрака — острый запах роскошных духов.

Юрий Манн, 12 лет
Москва

Ночные бомбардировки Москвы начались 22 июля. Они проходили с немец-кой точностью и аккуратностью — можно было часы проверять. Объявляли: «Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!»

Первое время мама хватала меня за руку и вела в метро. Рядом с домом были две станции: «Кировская» (сейчас «Чистые пруды») и «Лермонтовская» («Крас-ные Ворота»). «Чистые пруды» были закрыты во время войны: там был филиал штаба Верховного командования, и поезда проходили мимо. Даже говорили, что однажды там видели Сталина. И мы бежали на «Красные Ворота». Обычно мама брала с собой пишущую машинку — портативный ремингтон. Это была самая драгоценная вещь в нашем доме, которая ей была необходима как стено-графистке. В одну руку машинку, в другую меня.

«Меня поразила фраза: „Сим объявляется в Москве осадное положение“. Этого старославянского слова я не знал»

Помню прекрасно, какое впечатление на меня произвел приказ Сталина о том, что в Москве объявляется осадное положение. На домах висели приклеенные приказы, и меня особенно поразила первая фраза: «Сим объявляется в Москве осадное положение». «Сим» — этого старославянского слова я не знал, и оно внушило мне очень большое уважение. Последняя фраза тоже производила впечатление: «Паникеров и провокаторов расстреливать на месте».

Во время войны иногда продавали что-то сверх карточек. В частности, суфле — сладкий напиток вроде киселя. За этим суфле выстраивались огромные очере-ди. Иногда родители водили меня в Консерваторию, и вот однажды перед на-чалом концерта в бельэтаже мама вытащила бидон с суфле. И я лакал из этого бидона.

Константин Федермессер, 10 лет
Москва

О начале войны я узнал от отца. Он заведовал каким-то складом в районе Рижского вокзала, а жили мы в районе Крестовских переулков. Я вприпрыжку бегу и повторяю про себя: «О, война, война». Потому что очень интересно. Столько разговоров было об этой войне — и танки наши быстры, и прочее. Наконец-то началась война.

Это было утром, пустынная улица. Идет навстречу какой-то дядька. «Эх ты…» — говорит, и дал мне по шее. Несильно. Мол, ну что с тебя взять. Я перестал прыгать. Думаю: чего он мне по шее-то дал? Что тут такого плохого? То место на шее как будто сейчас ощущается.

Ирина Чернова, 11 лет
Москва

Когда началась война, я была в пионерском лагере. Мы все время слушали репродуктор, который говорил, что наши самолеты сбили столько-то самолетов противника. Мы не могли поверить, что война идет на нашей территории: война ведь может быть только на вражеской территории. И страшно радовались, когда объявляли, сколько самолетов сбили. Три самолета, четыре самолета… Мы прыгали и орали: «Ура, ура!» А потом нас быстренько привезли в Москву. Матерей и детей погрузили в теплушку и отправили в Набережные Челны.

Виктория Старицына, 12 лет
Ленинград

Утром встали, я пошла за хлебом в магазин. Смотрю — на столбах такие большие черные микрофоны. Стоит под ними публика, и все слушают, все такие озабоченные. А я думаю, что-то интересное произошло, какую-то войну объявили. Я на окно вспрыгнула — низкие окна были — и говорю: «Ура, война началась».

Все, конечно, сразу сникли, ходили взволнованные, что-то друг другу переда-вали. На следующий день пошли танки. Танки были все новенькие, на них сидели веселенькие солдатики, одетые во все зелененькое, аккуратненькие такие. Все улыбались. Мы, дети, стали с клумб рвать цветы, подбегали, давали им — как будто они возвращаются, а не едут на войну. Никто не знал, во что это выльется.

Марина Добрынина, 13 лет
Москва

Война витала в воздухе. Мы, дети, все время чувствовали, что вот-вот будет война. У меня день рождения 12 июня — ко мне приехала подруга. Вечером мы гуляли по саду и говорили о том, как страшно: «Ой, скоро война будет». А через десять дней началась война. Я шла из поликлиники по Садовому кольцу. Думаю: что такое, почему это около каждого столба, на котором репродуктор, стоит толпа. Потом выяснилось, это было сообщение Молотова о внезапном нападении на Советский Союз. Я села в электричку и поехала на дачу в Перловку. Еду и ничего не понимаю: тишина, какие-то странные, напряженные лица. П рихожу домой. Папа стоит на террасе, а я внизу. Смотрит на меня и говорит: «Марина, началась война».

Я начала топать ногами, кричать: «Я пойду на войну, я пойду воевать». Это была моя первая реакция. И вот началась наша военная жизнь. Родители вырыли на участке бомбоубежище буквой Г. Буквально за первые два месяца немцы дошли до Москвы. Немецкие мотоциклисты даже прорывались в Кунцево. Я начала вести дневник и описывала всю нашу военную жизнь.

«Я начала топать ногами, кричать: „Я пойду на войну, я пойду воевать“. Это была моя первая реакция»

Мы стояли в очередях за продуктами и керосином. Ночью ходили в лес за дровами. Почему ночью? Боялись лесников. Копали мерзлую картошку, собирали мерзлую капусту. Мама меня оставила в Перловке, потому что все московские школы были закрыты, включая музыкальную. А в области школы работали. Наша школа была около железной дороги, и мы все время смотрели в окно на замаскированные эшелоны с танками, с орудиями. Зимой они были закрыты белыми полотнищами, а летом и осенью просто ветками.

Когда наступила зима, мы сидели одетые. Чернила замерзали, и мы не могли писать. Тогда вышел фильм «Тимур и его команда». Мы этот фильм обожали — и создали тимуровскую команду. Мы помогали семье Морозовой: там были дети, а отец ушел на фронт. Мы пилили дрова, помогали им в быту. И о нас написали в «Пионерской правде».

Еще мы ходили по домам и собирали подарки для Красной армии. Приезжали бойцы с комиссаром, и мы им дарили подарки — очень скромные, но очень нужные. Кисеты для табака, конверты для писем, варежки, носки теплые. Я выносила ящик с этими подарками, отдавала пионерский салют и говорила: «Дорогие защитники нашей Родины, спасибо вам, что защищаете нас от фа-шистов».

Однажды мы сидели в классе, и вдруг раздался грохот. Это сбросили бомбы. Нас тут же отпустили, мы бросились бежать. Я увидела разрушенные дере-вянные дома и знакомого старичка — окровавленный, он весь трясся. И двое убитых детей. Меня это настолько потрясло, что я бежала домой, плакала и кричала: «Гитлер проклятый, проклятый Гитлер. Я вырасту, я пойду на фронт санитаркой».

Изображения: Евгений Халдей / Фотохроника ТАСС

Нюта Федермессер

учредитель фонда «Вера», директор Центра паллиативной медицины в Москве

«Я мечтаю о такой старости, как у моего папы, Константина Матвеевича Федермессера. Чтобы не очень-то болеть, чтобы жить в любви, среди внуков и детей, чтобы были силы на путешествия, радость от новых знаний, мудрость для созерцания и умение кайфовать от мелочей, от запаха сирени на даче. Только еще хочется, чтобы это было с Ильей (моим мужем) вместе.

Координатор проекта «Общество для всех возрастов» - коммуникационное агентство «Правила Общения» .

Недавно во время пикника в хосписе меня сфотографировали в инвалидной коляске. Я была в красивом платье, в сережках, приехала с какой-то встречи. Когда я посмотрела на это фото, то подумала: «Вот бы я могла так выглядеть даже в старости, с Альцгеймером, в хосписе». Сразу захотелось заранее написать свое пожелание всем-всем-всем - медсестрам, сиделкам, санитаркам, которые тогда будут рядом, которые уже сейчас помогают пациентам дома, в хосписах, в паллиативных отделениях, в домах престарелых. Пожалуйста, когда я или любой другой пациент будет в кресле, пожалуйста, одевайте нас по-человечески, в платья и туфли, не снимайте с нас серьги и колечки, причесывайте нам волосы, делайте нам маникюр, ладно? Ведь очень важно оставаться собой - даже в старости и в болезни.

Счастливая старость для меня - это возможность оставаться собой, возможность жить без боли и унижения. И уверенность в том, что и твоя жизнь останется с тобой. Даже если уже будет подводить память или болезнь начнет брать свое, окружающие все равно будут уважать твое достоинство и право на достойную жизнь до конца. Ради этого и работает фонд «Вера» и все, кто нам помогает».

Алекс Дубас

теле- и радиоведущий, писатель

«Поскольку я писатель, то в старости представляю себя Хемингуэем (только без суицида в конце, конечно). А это значит писательский дом в теплом месте. Из кабинета открывается прекрасный вид на воду. Или горы. А еще лучше - на то и другое одновременно. По выходным я иногда отправляюсь в море с местными рыбаками. Пишу очередной роман. Для разнообразия занимаюсь и коротким жанром: пишу статьи для всяких толстых журналов с картинками. Возможно, неподалеку от моего дома находится рыбный ресторанчик (в котором у меня есть небольшая доля), где я часто провожу вечера, изобретая новые коктейли и блюда. Иногда шлея попадает мне под хвост, я срываюсь и еду в аэропорт, чтобы навестить детей в разных географических точках или просто поприветствовать любимый город. Да! А еще я дружу со своим врачом. Мы вместе играем в гольф или петанк. И эта дружба - гарантия того, что мое здоровье более-менее под контролем и все механизмы будут вовремя смазаны».

Анна Ипатова

старший научный сотрудник лаборатории методологии социальных исследований ИНСАП РАНХиГС

«Мне бы хотелось, чтобы моя старость была прежде всего здоровой. Я понимаю, что во многом это зависит от того, что было раньше, от молодости, поэтому уже сейчас нужно жить не «одним днем, не думая о завтра», а так, как видится правильным. Восприятие старости как отдельной и особой части жизни мне не свойственно, для меня это просто один из периодов жизненного пути, который органично связан с жизнью вообще. Соответственно, все, что сейчас окружает меня и составляет мою жизнь, мне бы хотелось видеть и в старости. Это в первую очередь семья (конечно, состав семьи с годами меняется, но прежде всего это дети и муж), близкие люди, друзья, работа, общение, книги и образование, различные культурные мероприятия, обязательно хобби и мои любимые кошки.

Дмитрий Воденников

поэт, публицист

«Один человек мне в свое время сказал, что чем дольше я буду жить, тем больше меня будут любить. В том числе и тянуться сексуально. Я в это не верю, но что ж делать, если приходится оправдывать чужие предсказания. Так что думаю, что моя старость будет бурной. Вокруг будут толпиться желающие, а я буду мечтать только об одном - наконец-то позволить себе есть и не думать, что меня разнесет вширь. Вот так прям и вижу: под окнами - серенады, а я сижу такой в колпаке и ем буженину с сыром.

А идеальная старость для меня - это старость анти-Толстого. Льва Николаевича. Все-таки стоит все сделать так, чтоб вокруг не кишел ад. Не лезли черви безумия из твоих близких. Он был прекрасный - Лев Николаевич. И очень сильно страдал. Надо было ему раньше уходить из семьи. Рвать по живому, а не по мертвому, как он сделал в конце. Когда бедная Софья Андреевна ходила, как нищенка, и заглядывала в окна домика на том полустанке, где он умирал после побега. Но я его понимаю. Я бы тоже ее не пустил».

Илья Городецкий – человек разносторонний, невероятно обаятельный и чертовски интересный собеседник. Его можно слушать бесконечно, и вам вряд ли это когда-то наскучит. Кажется, что Илья знает ответы на все вопросы, и у него всегда есть интересная история как раз «на этот случай», а рассказы наполнены остроумными шутками и занятными речевыми оборотами. Илья не старается найти максимально дипломатичный подход в общении и всегда говорит правду, даже если это кому-то может не понравиться.

Супруга Ильи - Нюта Федермессер – основатель и руководитель первого в России благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера», директор московского центра паллиативной помощи. В их семье, где родители по голову заняты любимой работой – два сына. В беседе с Артемом Магидовичем наш герой рассказал о том, как младший сын мог стать охранником у старшего, когда необходимы физические наказания в воспитании, о полезных развивающих играх для детей, а также отчего сам он не считает себя образцовым папой.

Илья — кандидат в мастера спорта по шахматам, входил в сборную Москвы, работал в интернет-подразделении «Афиши», был профессиональным игроком в покер – участвовал в Мировой серии покера и Европейском покерном туре. Уже много лет он является комментатором всех крупнейших покерных событий на российском ТВ и в Интернете. Сейчас он – одна из самых популярных личностей в покерном сообществе на всем постсоветском пространстве.

Илья, как получилось, что ваша супруга занялась благотворительностью и основала Фонд помощи хосписам?

Это наше семейное дело, можно так сказать. Мама Нюты — – была основоположником хосписной помощи в России. Она создала в Москве первый хоспис, который находится на улице Доватора, прямо рядом с нашим домом. Собственно мы и переехали сюда, чтобы быть неподалеку от него. 21 декабря 2010 года моя теща ушла из жизни, ей было всего 68 лет, и сейчас этот хоспис носит ее имя. Моя жена фактически продолжает и развивает то дело, которая начала ее мама. Важную роль в создании Фонда помощи хосписам сыграл Анатолий Борисович Чубайс, который очень много лет помогал хоспису, общался с Верой Васильевной и Нютой, он хотел поставить помощь хосписному движению в России на профессиональные рельсы и увидел в моей жене организаторскую жилку. Он убедил ее, что она должна создать такой фонд и возглавить его. Это было давно – почти 10 лет назад. Вначале в Фонде был лишь один сотрудник – собственно моя жена. Потом у нее появилась помощница, потом еще одна, а сейчас в Фонде работает порядка 170-180 человек, и это один из крупнейших в стране благотворительных фондов. В прошлом году Фонд собрал порядка 400-500 миллионов рублей. Сейчас Фонд занимается строительством первого в России детского хосписа, это огромный проект, который также требует сотен миллионов вложений. Инвестиции взяли на себя спонсоры, в частности, «Крокус Сити Молл» и его владелец Араз Агаларов.

В чем заключается основная деятельность Фонда?

Помощь умирающим больным и тем, кто непосредственно помогает таким пациентам.

Илья с супругой — Нютой Федермессер

Сколько лет вы уже вместе с супругой?
Очень давно. Мне сейчас 38 лет, а познакомились мы осенью 1999 года на работе. Мы тогда работали на сайте Каспарова, это был крупнейший сайт о шахматах в мире. Я редактировал и писал тексты о шахматах, а жена была руководителем переводческого отдела, при этом в шахматах она ничего не понимала. Роман у нас начался в августе 2000, а жить вместе стали в 2001. Годом позже появился первый ребенок – Лев. Ему сейчас 14. Младшего зовут Михаил, ему 7 лет.

Где учатся дети?

Они оба учатся в 57-й школе. Один в 8-м классе, другой – в 1-м. Младший учится в экспериментальном классе. Это абсолютно новый проект 57 школы и Центра педагогического мастерства, я так понимаю, что раньше ничего подобного не делалось. Эксперимент достаточно любопытный, не знаю к чему он приведет в итоге, посмотрим. Именно в школу он ходит на уроки три дня в неделю, но в эти дни уроков очень много. Каждую среду они ходят в музеи – это такой музейно-экскурсионный день для творческого развития. Недавно вот ходили в «Третьяковку». Понедельник – это день для самостоятельной работы, потому что объем домашнего задания, который задается с пятницы на вторник, достаточно существенный. Это как раз тот день, когда по идее с хорошим папой, если бы у него такой был, он должен был бы дома делать уроки (улыбается).

А папа не делает уроки?

Не очень это получается. Мы типичная современная семья, где у родителей большая занятость. Основная нагрузка по деланию уроков легла на няню Зину. Но няня она формально, это настоящий член семьи, который принимает участие не только в жизни детей, но и в нашей жизни.

Старший сын с младшим уроками не занимается?

Как это часто бывает у братьев, они очень любят друг друга, но их любовь часто заканчивается потасовками, какими-то разборками. У Миши довольно требовательный характер, он вообще склонен к тому, чтобы разделять и властвовать. Он хочет быть главным. Несмотря на то, что у старшего очень покладистый и дружелюбный характер, но он все-таки понимает, что это не совсем правильно, когда человек, который в два раза его младше, им командует. Поэтому он иногда пытается протестовать, устраивать акции неповиновения, и это все приводит к определенным сложностям между ними.

Участие в таком школьном эксперименте, это, вероятно, больше подходит для творческих детей, нестандартных. Ваш младший – творческий человек?

Нет! Он не творческий. Когда он был маленьким, у нас была любимая шутка, что у нашего старшего сына, достаточно такого романтического и творческого, младший будет работать охранником. Потому что до 3,5 лет он вообще не разговаривал.

Разговор прерывает телефонный звонок. Илья разговаривает по телефону: «Да-да, я его заберу. Я сейчас, как это ни странно, как раз даю интервью по поводу отцовства». Илья завершает звонок и возвращается к нашей беседе:

Ну вот, вовремя мы начали наш диалог, сейчас как раз позвонила классная руководительница и сказала, что сына нужно забрать, потому что он кого-то там колотит и вообще ведет себя непристойно (речь о младшем сыне — прим. Артем Магидович). Единственное, ему это простительно, потому что для нас сейчас очень грустный момент. У моих сыновей три дня назад умер дедушка, мой тесть. У них были очень-очень близкие отношения, и детям тяжело справляться с горем. С дедушкой мы жили практически одной семьей, при том, что с нами он не жил, ему нужно было дойти 10 минут пешком. Каждое утро он приходил, и мы с ним пили вместе кофе, а в выходные они вместе с детьми ели кашу. Когда младшему было 6 лет, они вместе смотрели американский сериал «Родина» про шпионов и всякие там заговоры. Вполне гармонично у них это получалось, они общались, очень трогательно объясняли друг другу тонкости разведывательной деятельности в сериале. Но сейчас тяжело об этом говорить…

Вернемся к вашему младшему…

Да, так вот, до трех с половиной лет он не разговаривал. А если ему что-то не нравилось, он сразу бил – прямым в челюсть, ну или куда там попадет, например, в район желудка. И это осталось до сих пор. Миша не очень любит читать, не очень любит всякие творческие занятия. Ему тяжело читать сказки, достаточно пару абзацев, после чего он просит почесать ему спинку или заняться еще чем-нибудь куда более интересным, чем слушание каких-то дурацких сказок. Так что он человек не творческий. Но в чем огромное преимущество 57-й школы, а я считаю ее одной из самых лучших в Москве – это окружение и компания, то общение и те друзья, которые окружают там наших детей. Например, у старшего сына лучший друг – Никита Прошкин. Это внук и сын наших выдающихся кинорежиссеров. Дедушка его снял такие фильмы как «Холодное лето пятьдесят третьего», «Михайло Ломоносов». Папа Никиты уже два раза за последние три года представлял нашу страну на Московском кинофестивале с фильмами «Орда», и в этом году — «Орлеан». Такое общение очень помогает и развивает. Поэтому, как я вижу, 57-я школа для детей – это в первую очередь общение и окружение, даже несмотря на то, что мой младший сын за творческую единицу сойти никак не может.

Агрессию проявляет и со сверстниками и с взрослыми?

Да, он довольно активный и агрессивный. Характер у него в маму. Его мама, моя жена, она очень любит командовать. Нюта возглавляет один из крупнейших в стране благотворительных фондов, и у нее есть все возможности, чтобы быть руководящим работником, коим она и является. Миша во многом похож на нее, ему очень нравится командовать, руководить и раздавать всем ценные указания. Но так уж вышло, что в семье он самый младший, а это рождает у него некий когнитивный диссонанс, который он иногда пытается компенсировать достаточно агрессивным поведением. Но в любом случае, по сравнению с тем, что было, когда он был совсем маленьким – он проделал большой путь. В принципе он толковый парень, и с ним чаще всего можно договориться. Но у него, как и у любого ребенка, бывают какие-то срывы. Когда договориться не удается, то приходится как-то наказывать.

К помощи психологов не прибегали?

Это абсолютно не наша тема! Я, честно говоря, большинство психологов считаю просто шарлатанами. Думаю, что никакого толку от обращения к ним нет. Я считаю, что для наших детей лучшего психолога, чем я и моя жена, все равно не найти.

Как поступаете в случае излишней агрессии?

В случае со старшим ребенком никаких физических наказаний никогда не требовалось, потому что с ним всегда можно было поговорить, и его поведение, скажем так, публичное, оно приходило в норму. Поэтому никакого смысла и никакой потребности в таком наказании просто не было. Сейчас такое очень модное направление, что детей вообще ни в коем случае нельзя трогать пальцем. Ну, не знаю, мне кажется, что есть очень разные дети, и любой догматизм – он вредит. Теперь все меньше и меньше, но раньше был период, когда младшего ребенка приходилось шлепать достаточно регулярно. Я абсолютно не видел другого способа привести его в чувство и вернуть его поведение к относительной норме. Поэтому у меня нет такого предубеждения, что ребенка нельзя шлепать.

Помогало такое наказание?

Он обижается, сердится, на какое-то время замыкается в себе, но очень быстро отходит. По крайней мере, его разнузданное поведение приостанавливалось.

Вы считаете себя строгим папой?

У нас произошла достаточно не типичная ситуация. На протяжении многих лет в нашей семье я был «добрый следователь», а мама – строгая. Просто потому, что моя жена по жизни человек, можно так сказать, более жесткий. Но так сложилось, что супруга стала крупным общественным деятелем и выполняет просто огромный объем работы – как профессиональной, так и общественной. Она очень мало бывает дома и, соответственно, очень мало времени проводит с детьми, и ей хочется побаловать сыновей. Поскольку она по ним очень скучает, ей не хватает общения, то мы в последнее время, можно так сказать, поменялись ролями. Из-за того, что я большую часть времени нахожусь дома, то я стал строгим, а мама, наоборот, стала доброй и позволяющей чуть больше.

Раз вы теперь «злой полицейский», то точно должны знать какое самое страшное наказание для ваших маленьких «преступников»?

По нынешним временам, к сожалению, это обычное дело – любые санкции, связанные с электронными устройствами.

Как регламентируете общение с электронными игрушками?

Стараемся ограничивать, но никаких четких правил нет. У старшего сына характер очень близок ну, не то чтобы к ангельскому, но он у него, во всяком случае, покладистый. Правда он, к сожалению, бездельник. И все проблемы, которые есть в школе, связаны с тем, что он просто не выполняет домашнее задание, не работает дома, не делает уроки и так далее. Лев является обладателем своего собственного ноутбука, и обычно дело происходит так – после каникул, через 2-3 недели после начала учебы, он коллекционирует россыпь двоек в связи с невыполненными домашними заданиями. После этого компьютер у него конфискуется, и он остаток четверти трудится с целью исправления тех самых двоек. Потом происходит новый цикл – компьютер ему в какой-то момент возвращается, и снова все возвращается на круги своя. Но самое забавное, что он иногда даже благодарит нас за то, что мы изымаем гаджеты. Ему не хватает силы воли, чтобы просто так отлипнуть от компьютера.

Вы сами профессионально играли в такие интеллектуальные игры как шахматы и покер, а какие игры вы можете посоветовать, которые действительно могут способствовать развитию детей?

В отличие от жены я не являюсь противником компьютерных игр, многие из них вполне развивают. Я не считаю это злом, и что это наносит какой-то вред. Но естественно, когда это превосходит какие-то рамки, то необходимо пресекать.

Младший сын сейчас очень много играет в такую игру как « » (компьютерная коллекционная карточная пошаговая игра по мотивам вселенной Warcraft – прим. Артем Магидович ) . С недавних пор я тоже ей увлекся, теперь играем вместе. Для семилетнего ребенка эта игра очень сложная. Тем не менее, он играет в нее достаточно неплохо, и я уж точно не против, потому что эта деятельность вполне развивает его мышление, сознание, способности к счету и расчету вариантов. Шахматами он тоже занимается, правда без особого успеха.

Старший ребенок очень увлекается игрой « », это тоже коллекционная карточная игра, там надо собирать свою колоду. Он играет вживую, ходит в специальный клуб – «Единорог», по-моему, он называется, участвует в турнирах. Сейчас уже достаточно неплохо в нее играет. Эта игра действительно актуальная в плане развития мышления, правда, на мой взгляд, невероятно скучная! Даже еще скучнее покера, но ему она нравится.

Если дети, захотят играть в покер, как и вы, то вы будете этому как-то препятствовать или же наоборот, давать какие-то напутствия?

Нет, препятствовать точно не буду. Хоть я и занимаюсь популяризацией покера уже около 10 лет, я всегда стараюсь говорить правду. Покер не является какой-то работой мечты или чем-то вроде гарантированного выигрыша в лотерее. Покер – это тяжелейший труд с непредсказуемым результатом. Если их этот труд заинтересует – пусть они этим занимаются. Но я на 99,9% уверен, что мой старший сын никогда не будет игроком в покер. Не хватает ему вот этой жилки соперничества, конкуренции. В покере очень важно испытывать жажду победы, а он даже когда играет в свой «Мэджик», то его гораздо больше интересует сам процесс. Порой он даже меня осуждает, что я не могу получить удовольствие от этой игры именно потому, что я очень заряжен на победу, и для меня важнее выиграть, чем насладиться красотой игры. Во многом он прав, конечно, да и вообще он уже настолько взрослый человек, мне интересно с ним общаться и по многим вопросам интересно его мнение.

Миша – больше спортсмен, больше заряжен на успех, на то, чтобы чего-то добиться. Поэтому вполне возможно, что его покер заинтересует. Но с другой стороны, все идет из детства, и раньше когда он часто просил меня с ним поиграть, то я не мог, потому что играл какую-то сессию или турнир покерный. И мне кажется, что покер ему с детства не очень нравится, потому что он значительную часть времени отнимал у него папу.

Какие еще увлечения у детей помимо компьютерных и карточных игр?

Младший, как я уже говорил, занимается шахматами, но только начинает, в профессиональную секцию ходит с октября. Шахматы ему нравятся. Мне это приятно, потому что я бывший шахматист. Я много лет отдал этой игре и хотел бы, чтобы кто-то из моих сыновей хоть чуть-чуть поигрывал в шахматы. Больших успехов Михаил пока не добился, ну в том числе и потому, что он тоже не самый трудолюбивый, к сожалению. Это наверно вообще проблема современных детей.

Старший ходил в бассейн семь лет, сейчас бросил, потому что ему надоело. Младший и сейчас ходит в бассейн, а также на акробатику, ну и шахматы, так что у него достаточно разнообразное времяпрепровождение.

Вас можно увидеть на спортивной площадке?

Как ни странно, можно. Дети недавно увлеклись баскетболом, а у нас во дворе повесили кольцо. Мы выходим на площадку, распределяем роли. Поскольку я сейчас за баскетболом не слежу, то для меня остались старые звезды. Дети играют в роли Джона Стоктона и Карла Мэлоуна, а я, конечно же, Дикембе Мутомбо. Наверно потому, что у меня рост всего 171 см, мне всегда хотелось быть Дикембе Мутомбо.

Дети уже высказывали какие-то мысли по поводу того, кем они хотят быть в будущем?

Старший сын — чистый гуманитарий, его любимый предмет – история, что мне очень импонирует, я тоже увлекался этим предметом в школе. Я над ним подшучиваю, что если он станет историком, то мне придется его тащить на своем горбу до морковкиного заговенья. А младший утверждает пока, что он будет археологом. Вроде бы он даже более-менее представляет чем занимаются археологи. Наверное, ему кажется, что это очень романтичная специальность. И пока он не понимает, что это очень кропотливое и скучное занятие, которое требует погружения в науку. Но ему все-таки семь лет пока, так что я думаю, что его планы еще поменяются несколько раз.

А у вас есть предпочтения кем бы вы хотели видеть сыновей в будущем?

Кем захотят, теми и станут! У меня вообще нет никаких ни пожеланий, ни идей, ничего абсолютно.

Как проводите время с семьей?

Любим ходить в рестораны все вместе, дети у нас тоже любят вкусно и хорошо поесть. Можем сходить в кино. Мы так редко проводим вместе время всей семьей, что любое совместное времяпрепровождение для нас уже праздник.

Когда вы дома с сыновьями и нет никаких дел, чем занимаетесь?

Играем вместе. Младший любит монополию, но по мне так это тоска зеленая. Старший пытается в «Мэджик» заставить играть, но мне тоже это скучно. В «Хартстоун» можем вместе поиграть, можем посмотреть что-то по телевизору, можем «похомячить», можем пойти прогуляться.

Старший ребенок то – тинейджер, как я его в шутку называю «мерзкий тинейджер», хотя для мерзкого он парень-то хороший. Но все равно 14 лет – это тот возраст, когда человеку нравится сидеть у себя в комнате одному и слушать музыку или копаться в компьютере или телефоне, и по большому счету ему никто не нужен. Я к этому отношусь с пониманием, поэтому мы стараемся ему какое-то собственное пространство предоставлять, когда он хочет быть один или пообщаться с друзьями. 14-летнему подростку взрослые часто бывают не интересны. Поэтому я его часто «троллю» по поводу мерзкого тинейджера.

Существуют ли у вас какие-то семейные запреты, что детям делать категорически нельзя?

Единственное, что мы требуем от детей – быть приличными людьми!