Принцип верификации

Для логического позитивизма, как и для всего позитивизма, начиная с Конта, было характерно "стремление сделать философию научной. Однозначная ясность, логическая строгость и обоснованность в философии необходимы так же, как и в других науках" .

Средства для этого неопозитивисты видели в "новейшей логике". "Новый образ логики нашел завершенное выражение в фундаментальном труде "Principia Mathematica" Б. Рассела и А. Уайтхеда , в котором была реализована логицистская программа развития оснований математики (см. гл. 20). Новая логика существенно расширяла область логики. Вместе с символикой она обрела такую форму выражения, которая с математической точностью позволила представлять понятия, высказывания и правила их связи .

Логический позитивизм основывался, во-первых, на принципах логического атомизма. 1) экстенсиональности (логические связи между предложениями понимаются исключительно как связи по функциям истинности) и 2) атомарности (в основе знания лежат взаимонезависимые атомарные предложения), во-вторых, на эмпиризме.

В рамках модели логического атомизма значение истинности элементарных высказываний может быть задано только каким-то внелогическим способом. Л. Витгенштейн указывает на логический атом как на логический предел, о содержании которого ничего нельзя сказать. Логические позитивисты приняли другую, родственную махизму, эмпиристскую трактовку элементарных высказываний, которую они заимствовали у раннего Рассела: "Если атомарные факты должны быть познаваемы вообще, то, по крайней мере, некоторые из них должны быть познаваемы без обращения к выводу. Атомарные факты, которые мы познаем таким путем, являются фактами чувственного восприятия" . Все знание, в конечном счете, сводится к совокупности элементарных, чувственно проверяемых утверждений, которые у неопозитивистов фигурировали под именами "эмпирического базиса", "предложений наблюдения", "протокольных предложений".

"Очищающая" науку от метафизики процедура верификации (от нем. verifikation – свидетельство в подлинности, подтверждение правильности) с помощью "протокольных предложений " эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма. "Акт верификации, к которому, в конце концов, приводит путь решения, всегда одинаков, – говорит Шлик, – это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким образом, определяется истинность (или ложность) каждого утверждения – в обыденной жизни или науке – и не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия) есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта..." . Это центральное положение логического позитивизма называется принципом верификации. Согласно этому принципу все те теоретические утверждения, которые могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям, которые их могут подтвердить или опровергнуть, являются научными (выдержавшими верификацию), а те, которые не могут, должны выбрасываться из науки как бессмысленные (т.е. кроме "истинно" и "ложно" было введено еще одно значение – "бессмысленно"), В результате все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Реализация этой программы пошла по пути замены философской теории познания и гносеологических вопросов о соотношении теории и "реальности " логическими проблемами и проблемами языка .

Шлик вторит Витгенштейну: "“мир” – это не “вещь сама но себе”, а мир нашего языка". "Всякое познание есть выражение, или репрезентация (в первую очередь в языке. – А. Л. ), – говорит Шлик. – А именно познание выражает факт, который в познании познается... Так что все знание является знанием в силу его формы (т.е. языка. – А. Л. ). Именно через форму оно репрезентирует познанный факт... Исследования, касающиеся человеческой “способности к познанию”... заменяются тогда соображениями, касающимися природы выражения, или репрезентации, т.е. всякого возможного “языка” в самом общем смысле... Вопросы об “истинности и границах познания” исчезают. Познаваемо все, что может быть выражено... То, что принималось раньше за такие вопросы (“метафизические” вопросы об “истинности и границах познания”. – А. Л. ), суть... бессмысленные цепочки слов" . "Подтвержденные наблюдением и непосредственным опытом факты", о которых говорит Шлик, описываются "протокольными предложениями", на которые переносится центр тяжести всей концепции. "Проблема “протокольных предложений”, их структуры и функций есть новейшая форма, в которой философия, или, скорее, решительный эмпиризм наших дней, облекает поиски последнего основания познания (каковыми для Локка был опыт, а для Декарта – “врожденные идеи” (см. гл. 2. – А. Л. )), – писал Шлик. – Поэтому если нам удастся выразить факты в “протокольных предложениях”, без какого-либо искажения, то они станут, наверное, абсолютно несомненными отправными точками знания... образуют твердый базис, которому все наши познания обязаны присущей им степенью правильности" .

Выдвинутая логическими позитивистами программа была проникнута оптимизмом. "Я убежден, – писал в 1930 г. в статье “Поворот в философии” М. Шлик, – что мы сейчас переживаем решительный поворот в философии, и паше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают подобные конфликты в принципе ненужными" .

Вот как этот "конфликт систем" разрешался в рамках концепции "языковых каркасов " Р. Карнапа в его статье "Эмпиризм, семантика и онтология": "Языковый каркас" Карнапа – это логически более изощренная форма "языка" Витгенштейна, представляющая науку (скажем, физику) как язык. Сходным с Витгенштейном было и отношение к вопросу о науке и реальности "самой по себе" – это философский, а не научный вопрос. Пауку и реальность Карнап разводит, предлагая "различить два вида вопросов о существовании: первый – вопросы о существовании определенных объектов нового вида в данном каркасе; мы называем их внутренними вопросами; второй – вопросы, касающиеся существования или реальности системы объектов в целом, называемые внешними вопросами. Внутренние вопросы и возможные ответы на них формулируются с помощью новых форм выражений. Ответы могут быть найдены или чисто логическими методами, или эмпирическими методами – в зависимости от того, является ли каркас логическим или фактическим... “Действительно ли жил король Артур?”, “Являются ли единороги и кентавры реальными или только воображаемыми существами?” и т.д. На эти вопросы нужно отвечать эмпирическими исследованиями... Понятие реальности, встречающееся в этих внутренних вопросах, является эмпирическим, научным, неметафизическим понятием. Признать что-либо реальной вещью или событием – значит суметь включить эту вещь в систему вещей в определенном пространственно-временном положении среди других вещей, признанных реальными, в соответствии с правилами каркаса... От этих вопросов мы должны отличать внешний вопрос о реальности самого мира вещей. В противоположность вопросам первого рода этот вопрос поднимается не рядовым человеком и не учеными, а только философами... Этот вопрос и нельзя разрешить, потому что он поставлен неправильно. Быть реальным в научном смысле – значит быть элементом системы, следовательно, это понятие не может осмысленно применяться к самой системе... Принять мир вещей – значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять правила образования предложений и проверки, принятия или отвержения их... Но тезиса о реальности мира вещей не может быть среди этих предложений, потому что он не может быть сформулирован на вещном языке и, по-видимому, ни на каком другом теоретическом языке" . Такова центральная концепция одного из ведущих представителей логического позитивизма Р. Карнапа.

Но все варианты логического позитивизма опирались на концепцию протокольных предложений, с которыми, как оказалось, было не все гладко. В основе развиваемых в рамках логического позитивизма концепций (подробно они изложены в работах Э. Нагеля, Р. Карнапа, К. Гемпеля) лежало предположение о том, что в структуре языка науки можно выделить язык, который состоит только из терминов и предложений наблюдения, – так называемый “язык наблюдения”. "Считалось, что эти предложения обладают следующими особенностями: а) они выражают “чистый” чувственный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны, в их истинности нельзя сомневаться; в) протокольные предложения нейтральны но отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны – именно с установления протокольных предложений начинается процесс познания" .

Но по мере того как осознавались трудности описания с помощью этого языка не только теоретической, но и экспериментальной работы в области физики и других естественных наук, концепция "протокольных предложений" проходила через ряд стадий.

Первая – это стадия "протокольных предложений" феноменалистического языка, которые мыслились как выражающие "чистый опыт" без какого-либо его понятийного истолкования (типа "Я теперь гневен" или "Сейчас я вижу зеленое"). Вторая стадия – понятие "протокольных предложений", выраженных в так называемом физикалистском языке, фиксирующем пространственно-временные связи (типа "Карл был гневен вчера в полдень"). Последняя, третья стадия – понятие "предложений наблюдения" вещного языка, предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свойства (типа "Эта точка выше и правее той") .

На всех этих стадиях "твердый, несомненный эмпирический базис науки сохраняется. Термины наблюдения заимствуют свои значения из чувственного опыта; этот опыт, в свою очередь, определяется работой органов чувств, а поскольку органы чувств у людей не изменяются, постольку эмпирические термины и состоящие из них протокольные предложения оказываются нейтральными по отношению к теоретическому знанию и его изменению. Как для Аристотеля, так и для Ньютона, и для Эйнштейна листья деревьев были зелеными, а небо – голубым. Протокольный язык этих мыслителей был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Сохраняется и гносеологическая первичность языка наблюдения: процесс познания начинается с констатации фактов, с установления протоколов наблюдения; затем наступает очередь обобщения результатов наблюдения" .

Но и на этой стадии не удалось закрепиться. В многочисленных исследованиях к середине XX в. было показано, что такого языка в научном познании просто не существует. "Тот слой знания (тот язык), который выполняет в науке функцию описания эмпирических данных... всегда теоретически нагружен" , ибо, на что указывал еще Дюгем, большинство измерений в естественной науке, например, такие, как сила, масса, электрический заряд в физике, осмысленны только внутри соответствующих теоретических систем (механики, электродинамики), а многие измерительные приборы устроены довольно сложно и используют различные физические принципы.

Поппер видит основание концепции протокольных предложений в сенсуализме локковского типа. Он называет эту концепцию "бадейной теорией сознания" и подвергает ее сокрушительной критике. Бадейную теорию сознания он описывает так. "Наше сознание – это бадья, поначалу более или менее пустая, и в эту бадью через наши органы чувств... проникает материал, который в ней собирается и переваривается... В философском мире эта теория лучше известна под более благородным названием теории сознания как tabula rasa: наше сознание – чистая доска, на которой чувства вырезают свои послания (позиция Локка (см. параграф 2.2). – А. Л. ) Существенный тезис бадейной теории состоит в том, что мы узнаем бо́льшую часть, если не все, из того, что мы узнаем благодаря входу опыта через отверстия наших органов чувств; таким образом, все знание состоит из информации, полученной через наши органы чувств, т.е. в опыте... В такой форме эта насквозь ошибочная теория еще очень жива", – утверждает Поппер 110, с. 67]. Это для него позиция классической эпистемологии (т.е. эпистемологии логических позитивистов). Поппер противопоставляет ей характерный для постпозитивистов тезис о неизбежной "теоретической нагруженности" "протокольных предложений".

"Классическая эпистемология, рассматривающая наши чувственные восприятия как “данные”, как “факты”, из которых должны быть сконструированы наши теории посредством некоторого процесса индукции... – говорит Поппер, – не способна учитывать то, что так называемые данные на самом деле являются... интерпретациями, включающими теории и предрассудки... Классическая эпистемология не осознает, что не может быть чистого восприятия, чистых данных, точно так же, как не может быть чистого языка наблюдения, так как все языки пронизаны теориями и мифами" .

"В постпозитивистский период... – говорит В. Ньютон-Смит, – философы крикнули хором: все наблюдения теоретически нагружены. Иными словами, нет никакого нейтрального в отношении теорий языка наблюдения" 19, с. 1711.

• Однако использование этой логики в то время "существенно ограничивалось тем, что ее формулы очень скоро стали слишком сложными... Простое рассуждение, налагаемое в течение двух секунд, тогда потребовало бы целого дня" (по словам Карнапа. – А. Л. ) .
• Развивая идеи своего учителя Б. Рассела, Л. Витгенштейн в своем знаменитом "Логико-философском трактате" распространяет модель знания "Principia Mathematica" на всю совокупность знания о мире. Венский кружок начинал с коллективного чтения этого трактата Л. Витгенштейна.
• "Если Беркли превратил внешний источник ощущений (то есть объекты) в ощущения, махисты превратили ощущения в объекты, то неопозитивисты пошли по пути отрицания самого этого вопроса" .
• По утверждению Поппера, "эта точка зрения была впервые сформулирована Парменидом в сатирическом ключе: “У большинства смертных нет ничего в их заблуждающемся (erring ) уме, кроме того, что попало туда через их заблуждающиеся органы чувств”" .

«делать») в различных сферах деятельности человека может подразумевать:

В значении доказуемости, проверяемости объяснений (моделей) объектов /явлений , в зависимости от степени подтверждаемости реальностью (эмпирически , фактами), образует понятия :

Корень различного понимания понятия верификация кроется в спектре возможностей сличения соответствия конечного продукта предопределённым требованиям. Верифицировать соответствие конечного продукта предопределённым требованиям возможно, в зависимости от ситуации, по прямым и косвенным характеристикам этого конечного продукта. А также существует процессный подход, который отслеживает продвижение продукта к предопределённым требованиям.

Формальная верификация [ | ]

Принцип верификации был выдвинут Венским кружком , в котором состоял философ-позитивист Мориц Шлик в 20-е годы XX века. Члены кружка полагали, что в науке должны остаться два класса научных предложений - аналитические истины, не имеющие предметного содержания, и фактические истины, эмпирические факты конкретных наук, значение которых может быть проверено особым способом - принципом верификации . «Очищающая» науку от метафизики процедура верификации с помощью протокольных предложений эмпирического характера лежит в основе всей программы логического позитивизма.

Верификация - процедура проверки истинности знаний. Она предполагает, что сложные предложения нужно разделить на протокольные. Истинность протокольных предложений абсолютно несомненна, так как соответствует наблюдаемой действительности. Форма протокольного предложения выглядит так: «NN наблюдал такой-то и такой-то объект в такое-то время и в таком-то месте». Сведение сложных предложений к протокольным называется редукцией. Таким образом, вся деятельность учёного сводится к проверке протокольных предложений и их обобщению. В результате процедуры верификации все метафизические вопросы попадали в категорию бессмысленных и отбрасывались. Причина этого кроется в том, что философские вопросы не могут быть посредством логической цепочки рассуждений сведены к эмпирическим утверждениям, которые их могут подтвердить или опровергнуть.

Также Шлик указывал на то, что основой нашего эмпирического знания являются так называемые констатации , как он называл предложения о «теперешнем восприятии». Такие предложения, как полагал философ, являются также однозначно определенно разрешимыми, как и предложения аналитического характера. На этой основе и было выдвинуто требование полной верификации, которое можно было бы сформулировать следующим образом:

Таким образом, верификация была критерием истинности, но одновременно и способом выявления значения, и принципом разграничения эмпирического осмысленного знания и метафизического, неосмысленного.

Однако вскоре стало очевидным, что такой прямой верификационизм невозможен в тех случаях, когда мы имеем дело с событиями прошлого, с общими суждениями и т. д. Тогда этот критерий был ослаблен и появился критерий принципиальной верификации, или верифицируемости: оговаривались условия практической проверки того или иного факта. Типичным примером стало в те годы рассуждение об обратной стороне Луны, которое в принципе можно будет подтвердить, когда будет построен летательный аппарат, который облетит Луну. Уязвимым было и само понятие протокольных предложений. Внешним критиком выступал

в культурологии (позднелат. verificatio - доказательство, подтверждение верности или истинности чего-либо; от лат. verus - истинный и facio - делаю) - установление истинности тех или иных суждений (утверждений и отрицаний) о культуре в знании о культуре. Подобное понятие в области логики и методологии науки означает процесс непосредств. или косвенной проверки научных утверждений в рез-те эмпирич. наблюдений или проведения эксперимента, а также установления логич. отношений между непосредственно и косвенно верифицируемыми утверждениями. Понятие В. было сформулировано и обосновано логич. позитивизмом (Венский кружок), развивавшим концепцию "научной философии" и идеи Витгенштейна, сформулированные им в "Логико-филос. трактате" (1921). Принято различать В. как актуальный процесс эмпирич. проверки истинности суждении и верифицируемость как потенциальную их проверяемость (возможность проверить) при опр. условиях или по опр. формальным схемам. Согласно принципу верифицируемости, выдвинутому логич. позитивизмом, всякое научно осмысленное утверждение о мире сводимо к совокупности протокольных предположений, фиксирующих данные чистого опыта. В конечном счете любое знание о мире рассматривалось как сводимое путем цепочки формальных преобразований к сумме элементарных предложений, обладающих логич. (логико-математич.) непротиворечивостью и аксиоматич. истинностью (т.н. логич. атомизм), а структура мира, т.о., определялась проекцией структуры знания, заданной исходной логико-эпистемологич. моделью. Согласно позднему Витгенштейну, идеальный, с т.зр. В., логически совершенный язык науки является рез-том условной конвенции, В. к-рой также весьма условна и произвольна - как нек-рые формальные правила ведения "языковой игры". Отсюда - допущение множественности как научных, так и обыденных языков, не поддающихся унификации или генерализации; отсюда же функциональное понимание значения как "употребления" и т.п.

В гуманитарных науках и особенно в культурологии проблема В. еще более усложняется. Поскольку в культуру как предмет культурологич. рефлексии входят такие разные, притом специализир., формы, как наука и искусство, философия и религия; а также социализированные формы культуры - полит., правовая, хозяйственно-экон.; поскольку помимо специализир. форм культуры существует еще и обыденная культура (в частности, образ жизни и культура повседневности), - В. феноменов культуры по каким-то одним основаниям оказывается невозможной. Так, напр., наука (скажем, естествознание) и религия могут занимать по принципиальным мировоззренч. вопросам взаимоисключающие позиции; это же в той или иной степени относится и к взаимоотношениям искусства и философии, философии и религии, науки и философии, науки и искусства, специализир. форм культуры и культуры обыденной, социализир. и специализир. форм культуры между собой. Во всех этих случаях речь может и должна идти о множественности самих В. - применительно к разл. феноменальным формам культуры, о своего рода "параллельных рядах" культурных явлений, верифицируемых по принципиально несводимым основаниям и очень условно "переводимым", "перекодируемым" с одного культурного языка на другой.

Здесь возможны самые парадоксальные альянсы и контаминации: религ. обоснование или опровержение науки и научное объяснение или отвержение религии; философия искусства, философичность искусства и искусство философствования; философия здравого смысла, обыденное знание и эстетика повседневности и т.д., причем многие из этих пограничных явлений культуры сосуществуют друг с другом во времени и в пространстве, тем самым фактически оправдывая и подтверждая плюрализм В. в культурологии. Так, экстраполируя требования и критерии интеллектуальной культуры, понятийно оформленной и сложно структурированной, в сферу культуры повседневности, аморфной и непосредственно переживаемой, мы вольно или невольно интеллектуализируем обыденную культуру, придавая специфически обыденному ее содержанию форму специализир. (научного или филос., социально-полит, или эстетич.) знания. И напротив, навязывая философии или: науке, искусству или полит, идеологии логику и смысловое наполнение обыденного сознания, с его здесь-и-теперь-находимостью, с его прагматизмом и наглядной конкретностью, простотой, общедоступностью, самочевидностью, мы получаем "неспециализир." философию, точнее философствование на уровне житейских целей и потребностей потенциально любого субъекта. Практически каждый субъект культуры причастен (нередко одновременно) нескольким смысловым плоскостям культурной реальности: он может быть ученым-естествоиспытателем и глубоко верующим человеком, философом (опр. ориентации) и обывателем, художником-любителем и членом той или иной полит, системы (гос-ва, класса, партии, страты, группы и пр.); соответственно его суждения о мире и культуре могут принадлежать разл. смысловым слоям сознания или составлять сложную конфигурацию разл. смыслов. Естественным является безграничное многообразие культурологич. концепций и учений, не только сменяющих друг друга во времени, но и нередко современных друг другу, что не исключает ни их взаимодополнительности, ни взаимополемичности. Наконец, само неопр. и все расширяющееся множество несводимых друг к другу дефиниции культуры, как и ее качественных и смысловых дифференциации, лишний раз подтверждает всю закономерную многозначность и сложность В. явлений и процессов культуры, в принципе многомерной.

Следует признать, что культурологич. знание представляет собой мышление по схемам многих знаний: оно не исключает ни конкретнонаучных, ни общенаучных, ни филос. обобщений, но может быть совершенно эмпирическим и восставать против любой его внешней концептуализации; оно включает в себя дорефлективные, рефлективные и надрефлективные компоненты, находящиеся в сложном, подчас конфликтном взаимодействии; оно использует систему относительно строгих понятий и емких категорий (свойственных дискурсивному мышлению в целом и науке, философии в частности), а также символов, нередко заимствованных из других областей знаний, представлений, переживаний (напр., мифологии и религии, лит-ры и искусства, житейской практики и этнонац. традиций), равно как и научных дисциплин (антропологии и социологии, психологии и семиотики, искусствознания и лингвистики, истории и лит.-ведения, подчас естеств. и техн. наук), переосмысливая их применительно к своему предмету - культуре (ценностно-смысловому единству), и в то же время обращается к образно-ассоциативным и интуитивным представлениям, рожденным в разл. сферах и формах культуры. В этом отношении критерии научности или художественности, абстрактности или конкретности, материальности или идеальности, объективности или субъективности, достоверности или вымысла, однозначности или многозначности, статики и динамики, всеобщности или частности и т.п. оказываются в равной мере недостаточными, неполными, не универсальными. В рамках одного и того же культурологич. дискурса субъекту культуры (в т.ч. и исследователю) приходится одновременно апеллировать к двум и более системам измерений (включая анализ, интерпретацию и оценку рассматриваемых явлений культуры), исходить из амбивалентности или принципиальной разноосновности культурологич. знания.

Теоретизм, этизм (этика) и эстетизм, несомненно, составляют три важнейших аспекта (измерения) любого культурного явления или процесса; в известном смысле они составляют более или менее органичное единство (платоновско-соловьевского образца: Истина - Благо - Красота); однако в другом отношении они же демонстрируют, по выражению М. Бахтина, "дурную неслиянность и невзаимопроникновенность культуры и жизни" ("Философия поступка", 1920-24), являя собой феномен социокультурного "полифонизма" и идейного "диалогизма" (позднейшая бахтинская терминология). Драматизм взаимоотношений этического и эстетического в культуре (ср. феномен маркиза де Сада или "Цветы зла" Бодлера вместе с образованной ими разветвленной традицией в лит-ре и искусстве); теоретического и этического (на этом построены различные филос., полит, и лит. утопии и антиутопии, а также концептуальные построения разл. рода в философии и религии, в науке и технике); эстетического и теоретического (особенно заметный в философских системах Платона, Канта, Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Вл. Соловьева, в творчестве зап.-европ. романтиков и символистов) подтверждает, что взаимоотношения теоре-тизма, этизма и эстетизма далеко не гармоничны и образуют не только культурное"всеединство", но и столь же всеобъемлющую, неукротимую борьбу противоположностей в рамках триады. Столь же драматичны последствия принципиального раскола между "содержанием-смыслом" данного акта-деятельности, "истор. действительностью" его бытия и его "единств, переживаемостью" (М. Бахтин). И преодоление подобного раскола и его последствий для культуры и жизни оказывается само по себе чрезвычайно сложным, неоднозначным, требующим совпадения многочисл. условий и интенций субъекта деятельности, к тому же выполнимых и достижимых лишь в плоскости самосознания личности, ее персональной ответственности, а не культуры в целом.

В. культурных феноменов в культурологии во многом зависит от того контекста, в к-ром эти явления рассматриваются: истор. контекст возникновения и функционирования этих явлений или контекст современный (относительно исследователя или иного субъекта культуры); контекст культурной традиции, из к-рой вышел данный феномен, или контекст последующих культурных инноваций; контекст культурной однородности (с данным явлением) или контрастности (с ним же); контекст субъективный (продиктованный ассоциациями или воззрениями опр. субъекта культуры) или объективный (связанный с истор. эпохой, конкр. топосом, нац. картиной мира, жизненным укладом) и т.д. В. феноменов культуры определяется в конечном счете мерой соответствия между рассматриваемым феноменом культуры и культурно-смысловым контекстом его осмысления. Понятно, что феномен ср.-век. алхимии, являющийся, с совр. т.зр., в контексте научных воззрений 20 в., безусловным заблуждением, мистикой, превращенной формой знания, представлял собой - в контексте ср.-век. культуры - плодотворный способ первичной структуризации знаний о мире, веществе, всеобщей изменчивости вещей и смелый прорыв в область неизвестного, заложивший основы будущих наук Нового времени - химии, физики, биологии, антропологии и т.п. Подобным же образом следует оценивать астрологию, метафизику, теологию и многое другое в культуре ср.-вековья или Возрождения: это смысловые структуры (или целые комплексы смысловых структур), определяющие мировоззрение и поведение духовной элиты своего времени; эти смысловые структуры в такой же мере выражают культуру опр. истор. эпохи, в какой опосредствуют ее истор. определенность в конкр. формах человеч. рациональности и соответствующей деятельности. Разл. утопии, возникавшие в сознании людей в разные века, могут быть оценены, с совр. т.зр., как "тупиковые" проекты, бесполезные и даже вредные для человечества и отд. его представителей; но в рамках культуры своего времени они выступали как серьезные и оригинальные попытки переоценки существующей действительности и выхода за ее актуальные пределы, как механизмы преобразования социокультурной данности в новую виртуальную реальность. Аналогичным образом в культурологии оцениваются разл. научные теории, концепции, гипотезы, версии, методол. подходы: их дискуссионность и открытость (концептуальная незавершенность) отнюдь не являются показателем их ошибочности или ложности, равно как и правдоподобия или истинности, - все они выступают как исторически обусловленные феномены конкр. культуры, и как таковые закономерны по своему содержанию и форме - наряду с иными, типологически рядоположенными, а семантически вариативными или альтернативными.

Будучи вписано в тот или иной содержат, контекст, каждое явление культуры, выступающее, т.о., как своего рода текст, тем или иным образом коррелирующий со своим контекстом, с одной стороны, накладывает свой отпечаток на контекстуальное смысловое поле, а, с другой, само адаптируется к своему контексту, испытывая его ценностно-смысловое воздействие; осмысление, интерпретация и оценка данного явления культуры всегда обусловлены контекстуальностью, т.е. складывающимися диалогич, отношениями между данным текстом и инновативным контекстом, - в рез-те происходит "приращение смысла" - прежде всего в самом тексте, обретающем - в процессе взаимодействия со своим контекстом - все более и более значит, "интерпретативную оболочку". В этом смысле одно и то же культурное явление в разл. культурно-истор. эпохи и даже в течение сравнительно небольших истор. периодов не равно себе, поскольку в своем содержании постоянно утрачивает одни смыслы и семантич. оттенки и приобретает другие, более актуальные, ценные или значимые в каком-то отношении.

Особый случай представляет нарочитая модернизация феноменов культуры прошлого или нац. адаптация инокультурных явлений, достигаемая соответствующим моделированием эпистемологич. контекста - резко современного или исключительно национально-культурного, - новый феномен культуры, высвеченный неожиданным контекстом, представляет собою аллюзию прежнего (т.е. особого рода интерпретацию, переосмысление, а не его продолжение и развитие), и его В. в культурно-истор. отношении, т.о., лишена смысла (на этом строится постмодернистская игра с исторически и культурно несовместимыми реалиями, в своей совокупности принципиально неверифицируемыми). Аналогично по своему рез-ту намеренное изъятие того или иного феномена культуры из его истор. контекста (игнорирование реальных культурных отношений и связей, "круга чтения" и интересов исследуемого деятеля культуры, культурно-смысловых источников и ассоциаций анализируемых произведений, концепций и доктрин; приписывание явлению культуры тех смыслов и значений, к-рые ему генетически не свойственны или исторически невозможны; "обвинение" деятеля культуры в незнании фактов или идей, известных его позднейшим критикам или интерпретаторам, или в отстаивании нежелат., с т.зр. интерпретатора, партийно-классовой, идеол. или филос. позиции по к.-л. вопросам, являющееся фактически тенденциозной реинтерпретацией культурных явлений в идейно чуждом или контрастном контексте. Такой в большинстве случаев была В. культуры в марксистской культурологии, наиболее последовательно сопоставлявшей феномены культуры с явлениями социальной действительности, делившей деятелей культуры на "прогрессивных" и "реакционных", а явления культуры на народные и "антинародные", революц. и контрреволюционные, "нужные", с партийных позиций, и "ненужные" (в свете задач революции, социалистич. строительства, коммунистич. идеалов, злобы дня и т.п.). В. феноменов культуры, осуществляемая с позиций истор., политико-идеол. или филос. превосходства, как и "суд" одной культурной эпохи над другой или критика одной нац. культуры др. нац. культурой (это же относится и к разл. субкультурам), - неправомерны и субъективны, хотя вполне объяснимы и широко распространены в истории культуры. Речь идет о столкновении разл., подчас несовместимых между собой культурных кодов и наложении взаимоперечащих смысловых структур, относящихся к гетерономным культурным системам. В. культурных феноменов носит здесь иллюзорный и, как правило, идеологически заданный характер. Иными словами, верифицируется т.о. не сам культурный феномен, а лишь его интерпретация (как правило, имплицитно содержащая в себе оценку, что подтверждает социально-полит, и идейно-мировоззренч. ангажированность исследователя). Строго говоря, В. в культурологии возможна лишь в феноменологич. и герменевтич. смысле, - т.е. в контексте данной культуры, данной истор. эпохи, данного культурного стиля, типа мировоззрения, морфологич. принадлежности и т.д. вплоть до конкр. явления культуры. Возникающая перед культурологами (особенно при проведении кросскультурных - сравнительно-истор. и типол. - исследовании) проблема культурного релятивизма в принципе трудно разрешима. С одной стороны, трудно доказать, что нек-рое явление или категория одной культуры (субкультуры) воспринимается именно таким образом в иной культуре, что понятия и представления разл. культур аутентичны и взаимопереводимы, что социокультурное объяснение этого явления в одной культуре будет верным и в отношении другой. С др. стороны, стремление понять другую культуру методом условного "вживания" в нее, с т.зр. "определения ситуации" исследуемыми деятелями, путем отказа понять "чужую" культуру на основании собственных категории и "своего" культурно-истор. опыта - чревато тем, что в рез-те "контекстуальной снисходительности" исследователя ни одно явление другой культуры (тип поведения, верования, мышления, творчества и пр.) не может считаться неестественным или иррациональным, если оно рассматривается в рамках собственного культурного контекста. В то же время маловероятно, чтобы исследователь "другой культуры" мог полностью отказаться от опр. стереотипов или дискурсов "своей культуры", что фактически исключает возможность адекватного понимания иного культурного опыта и других культурных систем. Т.о., В. подлежит не столько сама культура, анализируемая и интерпретируемая, систематизируемая и обобщаемая в культурологич. теориях и учениях, сколько культурологич. учения и концепции, осмысляющие и классифицирующие культурные явления, сопоставляющие их между собой и оценивающие, объясняющие и прогнозирующие культурно-истор. развитие человечества и его составляющих. Это важно для того, чтобы отчетливо различать в культурологич. исследовании значения, смыслы и оценки, навязываемые исследователем своему материалу, и вытекающие из его непредубежденного анализа; субъективную тенденциозность и познават. объективность; желаемое и действительное; органическое и производное.

Характерна концепция К. Р. Поппера, противопоставившего идее В. идею фальсификации. Стремясь последовательно и строго различать науку и идеологию (что особенно актуально в отношении гуманитарных и социальных наук, включая культурологию), Поппер доказывал, что наука, для того чтобы доказать свою валидность, должна стремиться не к защите своих положений и принципов, т.е. В. (это успешно делает и идеология), а к их опровержению: наука может развиваться только посредством проверки и опровержения собственных гипотез (фальсификации), выдвижения новых гипотез и их последующей фальсифицирующей проверки, и т.д. (к чему идеология органически неспособна). В полемике с Поппером Т. Кун настаивал на том, что наука зависит прежде всего от предположений, к-рые в принципе не могут быть фальсифицированы, а развитие науки определяется не систематич. испытанием гипотез, как это видит фальсификационизм, а в рез-те смены научных (шире культурных) парадигм. Если Поппер акцентировал в научном поиске порождение инновативного начала путем отрицания не выдерживающих проверки старых гипотез, то Кун подчеркивал непрерывность и преемственность культурных традиций в научном развитии, лишь изредка "взрываемых" научными революциями - переворотами, открывающими принципиально новые системы и принципы знания, тем самым прерывающими традицию и требующими обновления В. Логично представить В. и фальсификацию гипотез как взаимодополнит, принципы проверки знания, различно, но в одинаковой мере способствующие его росту, углублению и внутр. совершенствованию в контексте культуры.

Лит.: Кун Т. Структура научных революций. М., 1977; Заботин П.С. Преодоление заблуждения в научном познании. М., 1979; Мулуд Н. Анализ и смысл. М., 1979; Маркарян Э.С. Теория культуры и совр. наука (Логико-методол. анализ). М., 1983; Павиленис Р.И. Проблема смысла. Совр. логико-филос. анализ языка. М., 1983; Наука и культура. М., 1984; Полани М. Личностное знание: На пути к посткритич. философии. М., 1985; Рыжко В.А. Научные концепции: социокультурный, логико-гносеол. и практич. аспекты. К., 1985; Интерпретация как историко-научная и методол. проблема. Новосиб., 1986; Культура, человек и картина мира. М., 1987; Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987; Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос. герменевтики. М., 1988; Парахонский Б.А. Язык культуры и генезис знания. К., 1988; Героименко В.А. Личностное знание и научное творчество. Минск, 1989; Библер B.C. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; Библер B.C. От наукоучения - к логике культуры: Два филос. введения в XXI век. М., 1991;0нже. На гранях логики культуры. М., 1997; Петров М.К. Язык, знак, культура. М.,1991; Он же. Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону, 1992; Он же. Историко-философские исследования. М., 1996; Степин B.C. Филос. антропология и философия науки. М., 1992; Лем С. Этика технологии и технология этики. Модель культуры. Пермь; Абакан; М., 1993; Сорина Г. В. Логико-культурная доминанта: Очерки теории и истории психологизма и антипсихологизма в культуре. М., 1993; Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Делез Ж. Логика смысла. М., 1995; Идеал, утопия и критич. рефлексия. М., 1996; Коммуникации в культуре. Петрозаводск, 1996; Культуральная антропология. СПб., 1996; Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996; Мамардашвили М.К. Стрела познания: Набросок естественноистор. гносеологии. М., 1996; Пятигорский А.М. Избранные труды. М., 1996; Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М., 1996; Вторая Навигация: Философия. Культурология. Лит.-ведение: Альманах. X., 1997; Злобин Н. Культурные смыслы науки. М., 1997; Каган М.С. Филос. теория ценности. СПб., 1997; Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание: Метафизич. рассуждения о сознании, символике и языке. М., 1997; Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997; Туровский М.Б. Филос. основания культурологии. М., 1997; Popper K.R. The Logic of Scientific Discovery. L., 1959; Popper K.R. Conjectures and Refutations: The Growth of Scientific Knowledge. N.Y.; L., 1962; Adorno T.W. Prisms: Cultural Criticism and Society. L., 1967; McHugh P. Defining the Situation: The Organization of Meaning in Social Interaction. Indian., 1968; Vallier I. (ed.) Comparative Methods in Sociology. Berk., 1971; Douglas М. Cultural Bias. L., 1978; Smith A.D. National Identity. L.; N.Y., 1991.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Структуру научного знания неопозитивизм определил в соответствии с уже классическим различением теории и опыта. Он сформулировал ее как различие эмпирич. и теоретич. языка науки. Возникла проблема особенностей каждого из этих уровней языка и анализа из взаимосвязи.

«Венский кружок: атомарные факты - данные непоср.наб-я, чувств. восприятия субъекта, фиксируемые в языке. В качестве такого языка были выделены протокольные предложения. В науч.практике результаты наблюдения за изучаемым объектом или явлением фиксируются в протоколах набл-я. Это предл-я типа «зафиксировано изменение цвета в пробирке». Вначале неопозитивизм считал, что протокольные предложения составляют эмпирический базис науки. Если эмп/кр-зм считал таким базисом чувственные восприятия познающего субъекта, то неопоз-зм скорректировал: это чувств.данные, выраженные в языке. Языковая форма обеспечивает интерсубъективность чувств. данных.

Первоначально в неопоз-зме сохранялась традиц.для эмп/кр-зма установка рассм-ть теор.положения как сжатую сводку опытных данных. В этом подходе каждое теорет.выск-е могло интерпретироваться как сводимое к нек.сов-ти эмп.данных. Логич.атомизм Рассела-Витгенштейна также ориентировался на рассмотрение каждого теор.выск-я как сводимого к выск-ю об эмп.фактах: истинность каждого сложного выск-я определялась его редукцией к истинности атомарных. Эту идею неопозитивизм «Венского кружка» воспринял как хар-ку теор.уровня знания в его отношении к опыту. Такое видение интерпретировало теорию как простую систему, где св-ва целого целиком определены св-вами элементов и не существует каких-л. системных свойств. Позже выяснилось, что теор.знание нельзя уподобить простой механической системе, что оно существует как сложная целостная система. И это указывало на ограниченные возм-ти применения языка пропозициональной логики. Но возм-ть редукции каждого теор.выск-я к протокольным предл-ям была принята в качестве некоторого постулата, который был положен в основу принципа верификации : каждое науч.выск-е должно быть принципиально проверяемо опытом, т.е. сводимо к протокольным выск-ям. Истинность протокольных предложений устанавливается путем наблюдения соотв.события. истинность же теор.предложения устанавливается путем последовательного выведения из них логических следствий, последнее из которых непоср-но сопоставляется с протокол.предл-ми.

Неопоз-зм сохранил трактовку логич.атомизма, согласно которой выск-я математики и логики являются тавтологиями. Принцип верификации должен был отделить науч.выск-я от ненаучных. Метафизические выск-я, поскольку они не м.б. верифицированы и не принадлежат к высказываниям логики и математики, относятся к ненаучным. За фил-й остается только прояснение смыслов утверждений науки методом логического анализа.

Дифференциация науки, появление все новых дисциплин выражаются в увеличении разнообразия языков теор.описания. Проблему единства науки неопоз-зм формулировал как поиск унифицированного языка. Путь к решению это проблемы определила трактовка теор.терминов и выск-й как своеобразной аккумуляции эмпирич.содержания. Поскольку они в любой науке должны сводиться к языку протокольных предложений, то единство языка сводится к выработке терминов протокольного языка.

В неопоз-зме была сформулирована идея, согласно которой протокольный язык – это описание наблюдений с помощью разл.приборов. Работа же приборов может быть описана в терминах языка физики: цвет, интенсивность освещения, скорость и т.д. Язык физики был провозглашен унифицированным языком науки, а сама программа объединения все областей научного знания на основе языка физики – физикализм.

Принципы верификации и физикализма были придложены неопоз-змом в качестве решения 2 важнейших методологич.проблем: обнаружения в системе научных абстракций гипостазированных объектов (гипостазирование – наделение самостоятельным бытием какого-либо отвлеченного понятия, свойства, идеи); восстановление единства науки.

Но возникли непреодолимые трудности: 1) протокол.предл-я не м.б. приняты за эмпирически истинные выск-я, т.к. они отягощены ошибками наблюдателя, неточностями показаний проборов. Постепенно возникла идея, что в эмп.языке помимо протокольных предложений надо выделить язык эмпирич.фактов, которые описывают явления не в терминах наблюдаемого, а в терминах объективного описания, например «бензол кипит при 80,1 градусах». Различение уровня наблюдений и уровня фактов выявило сложное строение эмпирич.языка науки и эмпирич.уровня иссл-й. 2) Проблема: как формируются факты на основе протокольных выск-й. Выяснилось, что их формирование предполагает применение теор.знаний, а значит, эмп.факты теоретически нагружены. Это наносило серьезный удар по принципу верификации. 3) невозможно в научных теориях верифицировать все их понятия и выск-я, даже имеющие статус фундаментальных. Например, в современных изложениях классической электродинамики ключевое понятие «вектор-потенциал» вне связи с другими понятиями не редуцируется к эмпирич.данным. Это свидетельствовало о неадекватности редукционистской программы и лежащей в ее основе трактовке теории как сжатого описания эмп.данных. в теории есть свое содержание, несводимое к эмп-му, и своя сложная системная орг-я. Теор.абстракции образуют связную сеть, имеющую уровневую орг-ю. И ее проверка опытом состоит в проверке следствий теории как целостной системы.

Неопоз-зм корректирует свои первоначальные трактовки эмп. и теор. языка. Карнап: базисные принципы, лежащие в фундаменте теории, не являются простым индуктивным обобщением опыта и не всегда допускают прямую опытную проверку, они могут приниматься научным сооб-вом в качестве соглашении (конвенционализм ) из соображений простоты и удобства.

Карнап: принцип толерантности : научное сообщество должно с пониманием относитья к форм-ю разл. и даже альтернативных способов теор. описания при условии непротиворечивости каждого из них.

В неопоз-зме были предприняты попытки истолковать эти новые трактовки, сохраняя традицию эмпиризма. То, что содержание теории не может быть представлено как простая аккумуляция эмп.знаний, интерпретировалось в духе чисто инструментального взгляда на теорию. Она представлялась только вспомогательным инструментом для обработки и сист-и эмп.фактов. Но это приводило к «дилемме теоретика» (Гемпель): если теоретич.термины нужны только для уст-я связей между наблюдаемыми явлениями, то эти связи могут быть установлены эмп. иссл-ем путем обнаружения и формулировки эмп.зависимостей. но тогда теор.термины вообще не нужны. Отсюда следует отказ от чисто инструменталистской трактовки теории. Необходимо было признать, что теор.знание имеет особое содержание, которое не сводится к эмп. и не исчерпывается инструментальными функциями.

Кризис эмпирич.редукционизма и первоначальной версии принципа верификации привел к формулировке ослабленной версии этого принципа. В нем требовалось, чтобы следствия теории подтверждались эмпирич.фактами. но в этом варианте принцип верификации выглядел тривиальным обозначением общепринятой процедуры в эмпирич.науках. он уже не мог претендовать на роль метода, отделяющего научные понятия от метафизических. Обрушение принципа физикализма: осмысление того, что эмпирич.базисом науки являются не протокольные предложения, а эмпирич.факты, обнаружило, что формулировка факта не обязательно требует языка физики. Интеграция наук происходит не только и не столько за счет исп-я общих методов, сколько за счет выработки общенаучных понятий и принципов, переноса теор.методов из одной науки в другую, форм-я представления о связях между предметами разл. наук.

После 2й Мировой войны непоз-зм утрачивает авторитет. Осознание историзма науки, развития ее средств, методов и методологических установок стимулировало соединение ФН с анализом истории науки. Начинают преодолеваться фундаментальные установки позитивизма: рассматривать науку, абстрагируясь от ее связей с философией и другими областями культуры, абстрагируясь от ист.развития научной рациональности, от связей науки с практ.дейт-ю. В проблематике ФН на передний план выходит исследование ист.динамики науки с учетом влияния не нее социокультурных факторов.

(Документ)

n1.doc

Неопозитивизм, как мы видим, истолковывал истину как сов­падение высказываний с непосредственным опытом человека. Но он не мог не учитывать специфику научного и философского знания, которое соприкасается с опытом не непосредственно, а опосредован­но, через целую цепь рассуждений. Эти, непосредственно не связан­ные с опытом, высказывания, неопозитивисты предложили назвать «молекулярными высказываниями». И подобно тому, как молекулы состоят из атомов, так и молекулярные высказывания могут быть со­ставлены из «атомарных высказываний», то есть тех, которые могут напрямую сопоставлены с подтверждающим или опровергающим изс

Опытом. При проверке на истинность необходимо пройти весь путь построения молекулярных предложений и свести их до «атомар-цых» или «протокольных высказываний».

Однако, в ходе исследований довольно скоро выявилось, что многие высказывания науки невозможно свести с «эмпирическому данному», к непосредственному опыту. Особенно наглядно это про­являлось в отношении научных высказываний о фактах прошлого и высказываний, носящих широкий, обобщающий характер, форму­лирующих законы природы. Логический позитивизм встал перед дилеммой: либо исключить эти высказывания из науки, либо дать новое истолкование принципа верификации. Они заявили, что тре­бование необходимости осуществления эмпирической проверки ка­сается только частных высказываний. В большинстве же случаев эмпирическая проверяемость должна подразумеваться только принципиально. Ученые должны исходить из установки о том, что верификация всегда логически возможна, мыслима по отношению ко всем высказываниям.

Это отступление от принципа верификации существенно по­колебало устои неопозитивизма. Но не только внутренние трудности процесса верификации ставили под сомнение учение неопозитивиз­ма. Его критики вскоре весьма аргументирование показали, что сам принцип верификации не может бытьверифицируем и, следова­тельно, его провозглашение является высказыванием, не имеющим смысла, то есть относящимся к разряду метафизических высказы­ваний. Так обнаружилась глубокая внутрення противоречивость ис­ходных установок неопозитивизма. Вместе с тем, была выявлена и противоречивость принципа верификаций самой научной теории. Действительно, наука, как утверждают неопозитивисты, опирается на опыт. Но она не может развиваться только на основе опыта. Боль­шое значение для развития науки имеет творческое, конструктив­ное мышление. Это мышление поднимается над опытом и создает но­вый результат, который напрямую не содержится в эмпирических данных, чисто экспериментальных действиях. Внутренняя противо­речивость неопозитивистских установок, критика этих установок представителями других философских направлений привели к ут­рате неопозитивизмом своего влияния в философии науки и разра­ботке проблем методологии научного познания с позиций постпози-гмвизма.

К Однако, прежде, чем приступить к рассмотрению постпозити-ввама следует отметить, что усилия неопозитивистов не были бес-Щгодны для науки и философии. Они дали определенные положи­тельные результаты. Следует согласиться с неопозитивизмом в том, ^го процесс мышления, процесс познания становится доступным ло-. Уйческому исследованию лишь в языковой форме. Отождествление форм языка и форм логики открывало новые возможности для ком­плексного анализа знания, в частности, для логико-лингвистическо-

Го анализа. Движение от языковой формы к формально-логической а также от математико-логической формы к более общему логичес­кому формообразованию открывает возможность, с одной стороны движение «восхождение», ко все более широкой формализации, с другой стороны, нисхождение от более общих логических форм к более конкретным языковым высказываниям. На пути «восхожде­ния» возможно построение множества относительно обособленных или взаимосвязанных языковых, формально-логических, матема-тико-логических систем: достаточно взять в качестве отправной точки какие-либо языковые образования (имена, предложения, их комплексы), договориться (заключить конвенцию) и родятся новые системы исчисления высказываний.

Таким образом, неопозитивисты создали новые легко форма­лизующиеся типы анализа языка. На этой основе были созданы предпосылки формализации огромной области гуманитарного зна­ния, проникновение в это знание математических методов и аппара­та. Эти предпосылки были реализованы в структурализме. Структу­рализм - это течение на стыке современной науки и философии, выражающее стремление придать гуманитарным наукам статус точных наук. Авангардную роль в этом процессе сыграла лингвисти­ка. Введение лингвистических моделей в этнографию привело к пре­вращению этой описательной науки в этнологию

Концепция науки в критическом рационализме Постпозитивистскую стадию в разработке проблемметодологии науч­ного познания наиболее ярко представляет критический рационализм. К. Поппер (1902-1988), Т. Кун (род. 1922 г.). И. Лакатос (1922 - 1974), П. Фейерабенд (род. 1924 г.). Критический рационализм не просто пе­ресмотрел исходные принципы неопозитивизма в отношении методо­логии научного познания, но радикальным образом изменил сам пред­мет изучения. С точки зрения критического рационализма предметом изучения являются не высказывания, а наука как целостная, динамич­ная, развивающая система. Критические рационалисты считают, что научное значение является целостным по своей природе. Его нельзя разбить на отдельные высказывания или на независимые друг от дру­га уровни: уровень наблюдений (эмпирический) и уровень теории (тео­ретический). Любое эмпирическое высказывание обусловлено какой-то теорией. В научном знании философские концепции тесно перепле­таются, взаимосвязаны с собственно научными. А это значит, что философия не только оказывает стимулирующее (негативное или по­зитивное) воздействие на науку, философские положения органичес­ки входят в «тело» науки. Наука, как целостное явление, требует к себе разносторонних подходов: историко-научного, методологического, на-уковедческого, психологического, логического и т. д.

Основоположник критического рационализма К. Поппер исхо­дил из предпосылки, что законы науки не выражаются аналитичес-уз&упл. суждениями и в то же время не сводимы к наблюдениям. А это означает, что эти законы не верифицируемы. Науке, по мнению К. Поппера, нужен другой принцип - не принцип верификации, а фальсификация, то есть не подтверждение на истинность, а опро­вержение неистинности. Фальсификация, по Попперу, это принци­пиальная опровержимость (фальсифицируемость) любогоучрежде-яия, относящегося к науке. Принцип фальсификации используется К. Поппером как разграничительная линия в отделении научного знания от ненаучного.

Принцип фальсификации, в каком-то смысле, непосредст­венно направлен против принципа верификации. К. Поппер ут­верждал, что истинным можно считать такое высказывание, кото­рое не опровергнуто опытом. Если найдены условия, при которых хотя бы некоторые базисные «атомарные высказывания» (теории, гипотезы) ложны, то данная теория, гипотеза опровержима. Когда ясе опытное опровержение гипотезы отсутствует, то она может считаться истинной, или, по крайней мере, оправданной. Но истол­кование принципа фальсификации как антиверификации являет­ся неточным. У К. Поппера этот принцип имеет гораздо более широ­кое и принципиально иное значение. С точки зрения Поппера, науч­ное знание не сводимо к опытному, эмпирическому. Эмпирическое знание - это только один уровень научного знания. Наряду с ним, существует и другой - теоретический. Эмпирический и теорети­ческий уровни органически связаны между собой. Поэтому прин­цип фальсификации - это не способ эмпирической проверки, а оп­ределенная установка науки на критический анализ содержания научного знания, на постоянную необходимость критического пе­ресмотра всех его достижений. Таким образом, К. Поппер утверж­дает взгляд на науку как на постоянный динамический процесс, в котором непрерывно происходят какие-то изменения. Причем, развитие научного знания, по Попперу, не следует представлять Как прогрессивный, «кумулятивный» процесс, т. е. процесс добав­ления, накопления новых истинных знаний. Научные теории неза­висимы друг от друга. Они в своем развитии не дополняют, а разви­вают друг друга. В науке постоянно проходит процесс перестроек теории.

Существенный вклад в разработку идей критического рацио­нализма внес профессор Принстонского университета США Т. Кун. Он считает, что не следует представлять науку как собрание истин­ных или ложных идей, высказываний, теорий, развивающихся по своим собственным законам - законам познания. В науке действует Человек-ученый как субъект научной деятельности. При этом Кун Оодчеркивал, что научное познание осуществляется не учеными-одиночками, а сообществом ученых-профессионалов, действую-

Щих по неписаным правилам, которые регулируют их взаимоотно­шения друг с другом и обществом, в целом. Например, таким прави­лом является запрет обращаться к властям или широким массам чтобы они выступили в качестве арбитров для разрешения научных споров. Таким арбитром может быть только компетентная профес­сиональная группа.

Таким образом, Кун исходит из представления о науке как со­циальном институте, в котором действуют определенные социаль­ные группы и организации. Однако главным, объединяющим нача­лом сообщества ученых, с точки зрения Куна, являются не нормы профессиональной этики, а единый стиль мышления, признание данным сообществом определенных фундаментных теорий и мето­дов исследования. Эти положения, объединяющие сообщество уче­ных, Кун назвал парадигмой. «Под парадигмой, - писал Т. Кун, - я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решения» (Кун Т. Структура научных революций. - М; 1971.- С. 11). Из этих моделей, по мнению Куна, возникают конкретные традиции того или иного направления в ис­следовании.

Парадигмы имеют как познавательную, так и нормативную функции. Они дают ученым основные принципы их познавательной деятельности и формы реализации этих принципов. Парадигмы, по словам Куна, являются источником методов, проблемных ситуаций, стандартов решения проблем, принятых в тех или иных сообществах ученых. Более низким уровнем организации научного знания, по Сравнению с парадигмой, является научная теория. Каждая теория создается в рамках той или иной парадигмы. Теории, существующие в рамках различных парадигм, не сопоставимы. Поэтому одна и та же теория не может входить в разные парадигмы без предваритель­ного ее серьезного переосмысления. А это означает, что при смене парадигм невозможно осуществить преемственность теорий, то есть какие-то теории перенести из старых парадигм в новые. В контексте новых парадигм старые теории получают новое содержание, иную интерпретацию.

Позднее Кун называет парадигмы дисциплинарными матри­цами. Они дисциплинарны, потому что принуждают ученых к опре­деленному поведению, стилю мышления, а матрицы - потому что состоят из упорядоченных элементов различного рода, причем, каж­дый из них требует дальнейшей спецификации. Дисциплинарная матрица, по Куну, состоит из четырех основных элементов: 1) симво-.лические обобщения или формализованные конструкции, использу­емые членами сообщества ученых без сомнений и разногласий;

2) «метафизические» общеметодологические представления, кон­цептуальные модели; 3) цементирующие данное научное сообщество ценности. Наиболее укоренившимися ценностями являются ценнос-

^йЩ^асающиеся предсказаний. Они должны быть точны, количест-деЦао обоснованы, просты, логичны, с высокой степенью вероятнос->1Эф|4) «образцы» - признанные примеры.

? || Развитие науки представляется Куном как скачкообразный, еролюционный процесс, сущность которого выражается в смене па-раЦЦйгм или дисциплинарных матриц. На каждом конкретном истори­ческом отрезке в рамках сообщества ученых складывается определен­на ^парадигма. Развитие науки какой-то период идет в рамках данной да рйдигмы: происходит накапливание эмпирического материала, об-а Цвтка данных, совершенствуются методики исследований и т. д. Этот ё "Shop, развития знания Кун называет «нормальной наукой».

1|t Однако спокойное развитие науки не может длиться вечно. П||тепенно возникают причины для сомнения в ясности, очевиднос­ти^ обоснованности общепринятых теоретических положений. Па-раЦигма как привычный стиль мышления расшатывается, и на ка-kojm-to этапе наступает кризис основных исходных понятий в данной иауке. Кун описывает этот кризис как с содержательной стороны развития науки (противоречия новых данных методик выводам и методикам устоявшейся парадигмы), так и с эмоционально-волевой (утрата доверия к исходным принципам действующей парадигмы со стороны какой-то значительной части научного сообщества). И в пе­реходе к новой парадигме действуют эти же факторы. Переход от старой к новой парадигме, отмечает он, не может основываться на "0|сто рациональных доводах, хотя этот элемент значителен. Здесь веюбходимы волевые факторы - убеждение и вера. «Требуется вы­бор между альтернативными способами научного исследования, причем, в таких обстоятельствах, когда решение должно опираться (Зодаыпе на перспективы будущего, чем на прошлые достижения. Тот, иго принимает парадигму на ранней стадии, должен часто решаться аа такой шаг, пренебрегая доказательством, которое обеспечивается решением проблемы. Другими словами, он должен верить, что новая аарадигма достигает успеха в решении большего круга проблем, е.которыми она встретится, зная при этом, что старая парадигма по­терпела неудачу при решении некоторых из них. Принятие решения "вакого типа может быт основано только на вере» (Там же. - С. 207).

Однако Кун - не сторонник иррациональных оснований сме-вы парадигм. Подчеркивая эмоционально-волевой характер приня­тия решения, он указывает, что это решение, эта вера опираются на определенные рациональные основания, которые заложены в логике Научного исследования в тех требованиях, которые предъявляют к ОНилю и способу мышления новые научные данные. Постепенно эти Рациональные основания углубляются, и новая парадигма завоевы-вЦет в сообществе все большее количество сторонников до тех пор, Ч||ка она не займет доминирующие позиции и не превратится в «нор-ЧЩпьную» науку. Затем цикл снова повторяется. Итак, для Поппера ЧЙука - это перманентная революция, постоянный критический пе-

Ресмотр знаний, для Куна - развитие науки - это смена парадигм периодические скачкообразные изменения в стиле мышления, мето­дологии и методике научного исследования.

Близкую по смыслу, хотя и в ряде положений отличающуюся от концепции Куна, теорию развития науки представил профессор Лондонской экономической школы И. Лакатос. Основной структур­но-динамической единицей его модели науки является научно-ис. следовательская программа. По характеристике Лакатоса, исследо­вательские программы являются величайшими научными дости­жениями и их можно оценивать на основе прогрессивного или рег­рессивного сдвига проблем. Прогрессивный «сдвиг проблем» - озна­чает по Лакатосу, - научную революцию. Каков же критерий про­гресса исследовательских программ? Исследовательская програм­ма считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, т. е. когда она с некоторым ус­пехом может предсказать новые факты. Регресс наступает тогда, когда она дает запоздалое объяснение научных открытий или фак­тов, предвосхищаемых и открываемых конкурирующей исследова­тельской программой. Если данная исследовательская программа объясняет больше, нежели конкурирующая, то она вытесняет по­следнюю из оборота сообщества ученых.

Каждая исследовательская программа, считает Лакатос, пред­ставляет собой сложную и структурированную систему, состоящую из ряда элементов: «жесткого ядра» - совокупности суждений, которые явно или неявно являются теоретической основой данного стиля мыш­ления, «запретного пояса» - суждений, связывающих исследователь­скую программу с эмпирическими данными, «негативной эвристики», указывающей, каких путей исследования следует избегать, и «пози­тивной эвристики», рекомендующей наиболее предпочтительные пути исследования. Утверждения, составляющие «жесткое ядро» в рамках данной программы, принимаются как неопровержимые. «Защитный пояс» предохраняет «жесткое ядро» от опровержения, но изменяется и совершенствуется благодаря правилам «позитивной эвристики», а так­же с помощью процедур фальсификации и верификации.

История развития науки, по Лакатосу, - это история борьбы и смены конкурирующих исследовательских программ, которые со­ревнуются на основе их эвристической силы в объяснении эмпири­ческих фактов, предвидении путей развития науки и принятии контрмер против ослабления этой силы. По сути дела, здесь И. Лака­тос воспроизводит в иных терминах, в более дифференцированном виде куновскую концепцию развития науки на основе парадигм. Од­нако при интерпретации движущих причин смены исследователь­ских программ, конкретных механизмов развития науки Лакатос не разделяет взгляды Куна. Он видит в науке внутреннюю и внешнюю историю. Внутренняя история науки базируется на движении идей, методологии, методик научного исследования, то, что, по словам Ла-

9П9 катоса, составляет собственное содержание науки. Внешняя исто­рия - это формы организации науки и личностные факторы научно­го исследования. Кун подчеркивал огромное значение этих «внеш­них факторов», Лакатос же отдает им второстепенное значение.

Наиболее радикальные позиции в критическом рационализме занимает американский философ П. Фейерабенд. Опираясь на разра­ботанное Поппером и Лакатосом положением о том, что при столкнове­нии научных теорий с некоторым фактом для их опровержения необ­ходима еще одна теория (придающая факту значение опровергающего свидетельства). Фейерабенд выдвинул методологический принцип пролиферации (размножения) теорий. Согласно этому принципу, уче­ные должны стремиться создавать теории, несовместимые с уже су­ществующими и признанными. Создание таких альтернативных тео­рий способствует их взаимной критике и ускоряет развитие науки. Познание в таком случае представляется океаном постоянно увеличи­вающихся альтернатив, каждая из которых принуждает другие уточ­нять свои исходные позиции, и все вместе они, благодаря процессу кон­куренции, развивают мощь человеческого мышления.

Принцип пролиферации в методологии Фейерабенда базиру­ется на критике принципа инвариантности, от которого отталкива­ется неопозитивизм. Фейерабенд отвергает существование в науке теоретически нейтрального эмпирического языка, считая, что все на­учные термины «теоретически нагружены», их значение находится в зависимости от соответствующего теоретического контекста. Разные теории имеют разные наборы постулатов, и значения их терминов не только инвариантны, но и вообще несопоставимы друг с другом. От­сюда Фейерабенд приходит к выводу о несоизмеримости конкуриру­ющих и сменяющих друг друга альтернативных теорий. Их нельзя сравнивать как в отношении к общему эмпирическому базису, так и с точки зрения логико-методологических стандартов и норм, так как каждая теория устанавливает свои собственные нормы.

Соединение у Фейерабенда плюрализма теорий с тезисом об их несоизмеримости порождает анархизм. Каждый ученый, по Фей-ерабенду, может изобретать и разрабатывать свои собственные тео­рии, не обращая внимания на несообразности, противоречия и кри­тику. Деятельность ученого не подчиняется никаким рациональным нормам. Поэтому развитие науки, по Фейерабенду, иррационально:

Вовые теории побеждают и получают признание не вследствие раци­онально обоснованного выбора и не в силу того, что они ближе к исти-ве или лучше соответствуют фактам, а благодаря пропагандистской Деятельности их сторонников.

В этом смысле наука, считает Фейерабенд, ничем не отличает­ся от мифа и религии и представляет собой одну из форм идеологии. Поэтому следует освободить общество от «диктата науки», отделить ^уку от государства и представить науке, мифу, религии одинако-^е права в общественной жизни.

Научная рациональность как предмет исследования в отечественной «философии и методологии научного познания»

В нашей отечественной философии проблемы научной рациональ­ности разрабатываются в рамках исследовательских программ философии и методологии научного познания В. С. Степиньпд, В. С. Швыревым, П. Ф. Юдиным и др. Отечественные представители «философии науки» опираются на достижения философской мысли Запада, и в то же время вносят свой вклад в осмысление закономер­ностей развития научной рациональности. Характерным для отече­ственной «философии науки» является рассмотрение научного познания как исторически меняющейся деятельности, которая де­терминирована, с одной стороны, характером исследовательских объектов, а с другой - социальными условиями, свойственными каждому исторически определенному этапу развития цивилизации.

Современная наука, отмечает В. С. Степин, дисциплинарно ор­ганизована. Она состоит из различных областей знаний, взаимодей­ствующих между собой и, вместе с тем, имеющих относительную са­мостоятельность. Это позволяет рассматривать науку как сложную самоорганизующуюся систему, которая в своем развитии порожда­ет все новые относительно автономные подсистемы и новые интегра-тивные связи/управляющие их взаимодействием.

В каждой отрасли науки - подсистеме развивающегося науч­ного знания - можно выделить два основных уровня: эмпирический и теоретический. Они различаются друг от друга по трем основным критериям: 1) характеру предмета исследования; 2) типу применяе­мых средств исследования; 3) особенностями методов.

Эмпирическое и теоретическое исследование имеют дело с разными средствами одной и той же действительности. Эмпиричес­кое исследование изучает явления и их взаимодействие. На уровне эмпирического познания сущностные связи не выделяются еще в чистом виде. Задача теоретического уровня познания состоит в по­знании сущности явлений, их закона. Следует различать эмпириче­скую зависимость и теоретический закон. Эмпирическая зависи­мость является результатом индуктивного обобщения опыта и пред­ставляет собой вероятностно-истинное знание. Теоретический же закон - это всегда знание достоверное. Получение такого знания требует особых рациональных исследовательских процедур.

Эмпирическое исследование базируется на непосредственном практическом взаимодействии исследователя с изучаемым объек­том. Оно предполагает осуществление наблюдения и эксперимен­тальную деятельность. В теоретическом же исследовании отсутст­вует непосредственное практическое взаимодействие с объектами реальности. На этом уровне объект может изучаться только опо-средственно, в мысленном эксперименте.

Научное познание на обоих уровнях осуществляется на основе оперирования абстракциями. Для эмпирического уровня характерно оперирование эмпирическими объектами. Эмпирические объекты - это абстракции, выделяющие в действительности некоторый набор свойств и отношений вещей. Они отличаются от реальных объектов, которым присуще бесконечное число признаков. В эмпирическом же познании реальные объекты представлены в образе идеальных объ­ектов, обладающих жестко фиксированным и ограниченным набором признаков. Идеализированные теоретические объекты, или, как их еще называют теоретические конструкты, в отличие от эмпиричес­ких объектов, наделены не только теми признаками, которые мы мо­жем обнаружить в реальном взаимодействии, но и признаками, кото­рых нет ни у одного реального объекта. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размера, но сосредоточиваю­щее в себе всю массу. Таких тел в природе нет. Они выступают как ре­зультат нашего мыслительного конструирования, когда мы абстраги­руемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и при­знаков предмета и строим идеальный объект, который выступает носителем только сущностных связей.

Эмпирический и теоретический типы познания различаются; по методам исследовательской действительности. Основными мето-| дами эмпирического исследования являются наблюдения, реальный I эксперимент, описание и др. В теоретическом же исследовании при-g меняются такие методы как идеализация - построение идеализи-j рованного объекта, методы построения теории: аксиологический,

IF гипотетико-дедуктивный, метод восхождения от абстрактного к конкретному и т. д. На основе эмпирического и теоретического иссле­дований в каждой отрасли науки формируются различные формы у знания: эмпирические факты, законы, гипотезы, теории различного типа и степени общности.

Представители отечественной философии и методологии на­учного познания подчеркивают большое эвристическое значение ваучной рациональности. Вместе с тем, некоторые из них соглаша­ются с П. Фейерабендом, что научная рациональность является по­тенциальным носителем догматизма и авторитаризма и при опреде­ленных социальных условиях может выступить как средство ук­репления всевластия авторитарной догмы, от имени которой определенные социальные силы осуществляют свое господство над людьми. Эти возможности, по мнению В. С. Швырева, связаны с тем, Что собственно представляет собой специфику рациональности на-уки какформы рационального аппарата, моделирования реальнос­ти в системе понятийных конструкций, стоящих над обыденными Средставлениями о мире. Обеспечивая проникновение человечес­кой мысли в слои реальности, недоступные неспециализированно­му обыденному сознанию, рациональное сознание в то же время со­здает особый мир идеальных конструкций, «теоретический мир»,

Как его называют в философско-методической литературе. А в ре, зультате, вполне возможным становится «отчуждение» этого «тео-ретического мира» от мира, в котором существуют живые индивиды с их личностным сознанием, замыкание теоретического мира на са­мого себя, превращение его в некую «самостоятельную суперструк­туру». Свойственная рациональному сознанию установка на фикса­ции в этих идеальных конструкциях действительности в ее сущно-стном бытии («сущность», «закон», «объективная необходимость» и т. д.) может приводить к претензиям на приоритет по отношению ко всем другим формам освоения действительности: (нравствен­ным, эстетическим, религиозным, философским и т. д.).

Отчужденные от многообразной многокрасочной действи­тельности с противоречивыми тенденциями и от живых людей в полноте их реального существования идеальные конструкции, независимые от их возможных рациональных источников, при оп­ределенных социальных условиях превращаются в догму, которая выступает в качестве «идеального плана», программы, проекта то­тального преобразования действительности - общества людей, природы. И опять-таки универсальная обязательность, принуди- | тельность, тотальность этого преобразования пытаются оправдать рациональной обоснованностью лежащих в основе соответствую­щих программ представлений о всеобщих законах развития обще­ства, об объективной необходимости и т. д.

Опасность отрыва научно-теоретического сознания, научной рациональности от живой деятельности, а затем опасность подавле­ния авторитетом научной рациональности многообразия личностного мировосприятия и мироощущения, превращения теоретических конструкций из средств адекватного постижения мира в догматичес­кую преграду такого постижения, по мнению В. С. Швырева, может проявиться в двух тесно связанных между собой формах: в форме то­талитаристской идеологии и в форме конформистского сознания.

О перерождении научной рациональности под влиянием тотали­таризма речь шла выше, теперь же следует показать, что представле­ние о рациональности акцентирует внимание на точном, объективном познании действительности, вполне вписывается в конформистское со­знание, становится средством его самоутверждения и самооправдания Конформист рассуждает: «действительность, от крываемая нам в рациональном познании такова, какова она есть, и поэтому остается только понять и принять ее, приспособиться определенным образом к ней, существовать в ее рамках». Рациональным поведением, с точки зрения подобного типа сознания, является наиболее успешное решение возникающих перед людьми задач в непреложно заданных рамках внешней социальной детерминации. Рациональность при этом связы­вается исключительно с адаптивным, приспособительским поведением (см.: Швырев В. С. Рациональность как ценность культуры // Вопросы философии- 1992-№6- С. 91-94).

Преодоление негативизма в отношении научной рациональ­ности, как считают представители отечественной философии и ме­тодологии научного познания, возможно при широком всесторон-geM осмыслении закономерности формирования и функциониро­вании научной рациональности. Такой подход, по их мнению, обеспечивает анализ этой рациональности с позиций концепции «оснований науки». Эта концепция является модификацией уче­ния Т. Куна о парадигме.

Активно разрабатывающий и пропагандирующий эту концеп­цию В. С. Степин считает, что эти основания науки организуют все разнородные знания в некоторую целостность, определяет страте­гию научного поиска и во многом обеспечивают включение его ре­зультатов в культуру соответствующей эпохи. (См.: Степин В. С. Научное познание ценности техногенцой цивилизации //Вопросы философии. - 1989.- № 10.- С. 3-18).

По мнению В. С. Степина, можно выделить по крайней мере три главных соответствующих блока оснований науки: идеалы и нормы Исследования, научную картину мира и философские основания. Каждый из них, в свою очередь, имеет достаточно сложную внутрен­нюю структуру. Как и всякая деятельность, научное познание регу­лируется определенными идеалами и нормативами, которые выра­жают ценностные и целевые установки науки, отвечая на вопрос:

Для чего нужны те или иные познавательные действия, какой тип продукта (знание) и каким способом получить этот продукт. Этот блок включает следующие идеалы, «нормы научного познания»:

1) доказательности и обоснованности знания; 2) объяснения и описа­ния; 3) построения и организации знания.

Первый уровень идеалов и норм характеризует специфичес­кий подход научной деятельности, в отличие от других форм, на­пример, искусства и т. д. Второй уровень представляет собой кон­кретизацию требований первого в различных конкретно-истори­ческих эпохах. Система таких установок (представлений о нормах, объяснения, описания, доказательность, организации знания и т. Д.) выражает стиль мышления этой эпохи. Например, идеалы и нормы описания, принятые в науке средневековья, радикально отличны от тех, которые характеризуют науку Нового времени. В средневековой науке опыт не рассматривается в качестве глав­ного критерия истинности знания. Ученый средневековья разли­чал правильное знание (проверенное наблюдениями и приносящее практический эффект) и истинное знание (раскрывающее симво­лический смысл вещей), позволяющее через земные предметы со­прикоснуться с миром небесных сущностей. И в содержании идеа­лов и норм каждого исследования можно выделить третий уровень, В нем установки второго уровня характеризуются применительно ^специфике предметной области каждой науки (физике, химии, Биологии и т. д.).

Второй блок оснований науки составляет научная картина мира. Она складывается в результате синтеза знаний, получаемых в различных науках и содержит общие представления о мире, выра­батываемые на соответствующих стадиях исторического развития науки. Научная картина мира выступает не просто как форма систе­матизации знания, но и как исследовательская программа, которая целенаправляет постановку задач эмпирического и теоретического поиска и выбора средств их решения.