Регент Лондонского собора: Пока нам удается быть вместе. Евгений Тугаринов: «Хор – это семья. А на богослужениях дети поют

ВАРВАРА ВОЛКОВА

18 февраля 2015 года в храме святой мученицы Татианы при МГУ состоялась презентация книги «Русские регенты» Евгения Тугаринова, в рамках которой прошла встреча с известными московскими регентами и мастер-класс по работе с хором. В вечере приняли участие протоиерей Александр Агейкин, Владимир Кондратьев, Алексей Пузаков, Евгений Кустовский, Илья Красовицкий, Евгений Тугаринов и другие профессионалы. Накануне встречи регент домового храма гимназии святителя Василия Великого Варвара Волкова задала несколько вопросов автору книги.

Евгений Святославович, Ваша книга не имеет аналогов – подобное исследование появилось впервые, по крайней мере в новое время. Что сподвигло Вас на написание этого исследования и можно ли ожидать его продолжения?

Интерес к теме возник давно — в 1980-е. Орлов, Синодальная школа, Придворная капелла и прочее. Здесь был не столько интерес к биографиям, сколько к таким явлениям, как традиция, школа, стиль. Я и учиться поехал в Лондон за этим, т.к. увидел в регентском подходе протоиерея Михаила Фортунато нечто такое, что не видел у других в России за редчайшим исключением.

В Лондоне и через Лондон я быстро понял, что надо изучать деятельность тех, кого мы называли обидным словом эмигранты — Афонский, Спасский, оба Евца, Ледковский, Феокритов. И первыми у меня появились материалы именно об эмигрантах. Но публиковать книгу о них без России — абсурд. Поэтому пришлось заняться теми, кто трудился здесь.

Разумеется, охватить тему целиком одному человеку — вещь нереальная. Я беру прежде всего тех, кто особенно симпатичен мне самому и на их примерах стараюсь выяснить фундаментальные категории, относящиеся к церковному пению вообще и к регентскому делу в частности. Но если Бог даст так и буду двигаться дальше: писать об ушедших известных и неизвестных, о живущих ныне. Жизнь Церкви продолжается.

На Ваш взгляд, можно ли говорить о русской (советской) регентской школе? Можно ли говорить о ней как о явлении или в советский период трудились, скорее, отдельные регенты, не имеющие между собой связи?

Говорить о школе можно там, где есть продолжатели, последователи, ученики. В Париже такая школа есть, это плеяда регентов кафедрального собора Александра Невского от Кибальчича до протодьякона Александра Кедрова. Такая школа была на Сергиевском подворье в лице отца и сына Осоргиных. Школа была в Лондоне — Феокритов и Фортунато. Была и есть в Нью Йорке в зарубежном соборе — отец и сын Ледковские и Петр Фекула.

Есть в России? Чтобы говорить о школе, надо иметь большие временные отрезки, а у нас после десятилетий гонений все только формируется. Те крупные фигуры регентов, которые трудятся на местах, еще не обросли учениками, да и хотят ли? Жизнь покажет.

И все же — в СССР были Комаров, Матвеев, о. Матфей. Чьи последователи были они? Создали ли они сами школы? Вот об этом вы немного найдете в моей книге.

Евгений Тугаринов

Что происходит сейчас, какие тенденции Вы видите в развитии регентского дела в России?

Я сам попал на тенденции, вернувшись в Россию почти год назад. Мне надо осмотреться, но прежде всего понять, что требуется от меня как регента хора Богоявленского собора в Москве. Поговорим через пару лет.

Самое ценное — непрерывность, неповрежденность традиции. Носители традиции «вывезли» ее в своем опыте и личном участии в церковной жизни дореволюционной России. Когда у Осоргина и владыки Вениамина не было под рукой нот и книг, они восстанавливали нужное по памяти, как это было на Сергиевском подворье в 1920-е годы. Так они «вспомнили» гласы Троице-Сергиевой Лавры.

Вы провели много лет за работой в Лондоне, трудились рядом с замечательным исследователем церковного пения отцом Михаилом Фортунато, который, можно сказать, связывает своей фигурой разные эпохи и места – и дореволюционную российскую через своего отца и зарубежную – Париж и Лондон. Что, на Ваш взгляд, особо интересно в зарубежной традиции русского церковного пения?

Я покажу Вам преемственность на одном примере. О. Михаил Фортунато учился в Париже у Кедрова, Ковалевского, потом перенимал дело у Феокритова, а тот учился в Пензе у Касторского. Касторский учился у Римского-Корсакова, а это уже опыт не только регентский, а опыт Могучей кучки, т.е. классической русской композиторской школы. Значит я, как преемник о. Михаила Фортунато в Лондоне, наследовал самому Глинке. Но Феокритов был регентом в Москве, был хорошо знаком с опытом Синодального хора, значит во мне есть что-то от Данилина, Кастальского, Орлова, Багрецова. Человек впитывает в себя многое, он учится всю жизнь. Было бы кому перенимать и продолжать.

18 февраля в храме святой мученицы Татианы при МГУ состоится презентация книги «Русские регенты» Евгения Тугаринова, в рамках которой пройдет встреча с известными московскими регентами и мастер-класс по работе с хором. Начало в 19-00, вход свободный. В вечере примут участие протоиерей Александр Агейкин, Владимир Кондратьев, Алексей Пузаков, Евгений Кустовский, Илья Красовицкий, Евгений Тугаринов и другие профессионалы. Накануне встречи регент домового храма гимназии святителя Василия Великого Варвара Волкова задала несколько вопросов автору книги.

Евгений Тугаринов. Фото - Иван Джабир

Евгений Святославович, ваша книга не имеет аналогов - подобное исследование появилось впервые, по крайней мере в новое время. Что сподвигло Вас на написание этого исследования и можно ли ожидать его продолжения?

Интерес к теме возник давно - в 1980-е. Орлов, Синодальная школа, Придворная капелла и прочее. Здесь был не столько интерес к биографиям, сколько к таким явлениям, как традиция, школа, стиль. Я и учиться поехал в Лондон за этим, так как увидел в регентском подходе протоиерея Михаила Фортунато нечто такое, что не видел у других в России за редчайшим исключением.

В Лондоне и через Лондон я быстро понял, что надо изучать деятельность тех, кого мы называли обидным словом эмигранты - Афонский, Спасский, оба Евца, Ледковский, Феокритов. И первыми у меня появились материалы именно об эмигрантах. Но публиковать книгу о них без России - абсурд. Поэтому пришлось заняться теми, кто трудился здесь.

Разумеется, охватить тему целиком одному человеку - вещь нереальная. Я беру прежде всего тех, кто особенно симпатичен мне самому и на их примерах стараюсь выяснить фундаментальные категории, относящиеся к церковному пению вообще и к регентскому делу в частности. Но если Бог даст, так и буду двигаться дальше: писать об ушедших известных и неизвестных, о живущих ныне. Жизнь Церкви продолжается.

На ваш взгляд, можно ли говорить о русской (советской) регентской школе? Можно ли говорить о ней как о явлении, или в советский период трудились, скорее, отдельные регенты, не имеющие между собой связи?

Говорить о школе можно там, где есть продолжатели, последователи, ученики. В Париже такая школа есть - это плеяда регентов кафедрального собора Александра Невского от Кибальчича до протодьякона Александра Кедрова. Такая школа была на Сергиевском подворье в лице отца и сына Осоргиных. Школа была в Лондоне - Феокритов и Фортунато. Была и есть в Нью Йорке в зарубежном соборе - отец и сын Ледковские и Петр Фекула.

И все же - в СССР были Комаров, Матвеев, отец Матфей (Мормыль). Чьи последователи были они? Создали ли они сами школы? Вот об этом вы немного найдете в моей книге.

- Что происходит сейчас, какие тенденции вы видите в развитии регентского дела в России?

Самое ценное - непрерывность, неповрежденность традиции. Носители традиции "вывезли" ее в своем опыте и личном участии в церковной жизни дореволюционной России. Когда у Осоргина и владыки Вениамина не было под рукой нот и книг, они восстанавливали нужное по памяти, как это было на Сергиевском подворье в 1920-е годы. Так они "вспомнили" гласы Троице-Сергиевой Лавры.

Вы провели много лет за работой в Лондоне, трудились рядом с замечательным исследователем церковного пения отцом Михаилом Фортунато, который, можно сказать, связывает своей фигурой разные эпохи и места - и дореволюционную российскую через своего отца, и зарубежную - Париж и Лондон. Что, на ваш взгляд, особо интересно в зарубежной традиции русского церковного пения?

Я покажу Вам преемственность на одном примере. Отец Михаил Фортунато учился в Париже у Кедрова, Ковалевского, потом перенимал дело у Феокритова, а тот учился в Пензе у Касторского. Касторский учился у Римского-Корсакова, а это уже опыт не только регентский, а опыт "могучей кучки", то есть классической русской композиторской школы. Значит я, как преемник отец Михаила Фортунато в Лондоне, наследовал самому Глинке. Но Феокритов был регентом в Москве, был хорошо знаком с опытом Синодального хора, значит во мне есть что-то от Данилина, Кастальского, Орлова, Багрецова. Человек впитывает в себя многое, он учится всю жизнь. Было бы кому перенимать и продолжать.

Евгений Святославович Тугаринов родился в 1958 году в Москве в семье музыкантов. Закончил дирижерско-хоровое отделение Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. В 2001 году был официально пригашен митрополитом Сурожским Антонием в лондонский Успенский собор в качестве регента. В настоящее время - руководитель правого хора Богоявленского кафедрального собора в Елохове и руководитель детской хоровой студии «Царевич» при Димитриевской школе .

Евгений Святославович, Вы 13 лет руководили хором в лондонском Успенском соборе. Есть какая-то разница в церковной хоровой традиции в России и в Великобритании?

Есть, огромная. Традиция, которая сейчас существует на русском Западе, - она и есть наша исконная, она из первых рук. Там сохранилась преемственность. Скажем, мой лондонский учитель протоиерей Михаил Фортунато перенял традицию церковного пения у регента лондонского Успенского собора Михаила Ивановича Феокритова. А Феокритов - ученик Касторского. А Касторский - ученик Римского-Корсакова. А Римский-Корсаков был помощником управляющего придворной певческой капеллы. До него управляющими были Балакирев, Бортнянский и т.д. Вот такая преемственность.

Кроме того, в Европе русские православные приходы выжили во многом благодаря местному населению: в Англии - англичанам, во Франции - французам, в Германии - немцам. Они перенимали наши традиции, учились славянскому языку, учились церковному пению, переходили в Православие. В России все иначе. У нас традиция если и сохранилась хоть как-то, то это произошло скорее чудом, вопреки реальности.

И еще одно очень важное, на мой взгляд, отличие: в лондонском соборе, да и практически во всей Европе, нет профессиональных певчих. Люди там приходят на клирос, чтобы молиться. А в России практически все держится на «концертном» пении и на наемных певчих. Это наша большая проблема. Наемные хоры церковному пению противопоказаны.

- В лондонском соборе нет платного хора?

Дело не в оплате. Дело в мировоззрении! Там люди не зарабатывают пением в храме. В Англии, если платят за службу, это скорее расценивается как пожертвование, как благодарность. А у нас это - зарплата. Человека берут в хор просто потому, что у него хороший голос. И этого достаточно. Главное - чтобы он хорошо пел Веделя, Бортнянского и прочие «концерты», а причащается он или нет, чем он вообще живет - это никого не волнует.

- Вы считаете, что «концерты» в церкви неуместны?

Они давно стали традицией, и с этим приходится считаться. Но до середины XVII века мировоззрение русского народа было иным: его формировало знаменное пение. Это был другой мир, в котором вера пронизывала все стороны жизни. Этот мир давно ушел в прошлое. Вот уже более трех веков мы живем в атмосфере партесного пения, которое представляет собой скорее духовную музыку, нежели церковное пение. Сравнивать знаменный распев и духовную музыку - то же самое, что сравнивать икону и религиозную живопись. Духовная музыка - это религиозная живопись. А знаменное пение - это икона. Духовная музыка, как и любая другая, стремится к наслаждению, удовольствию, художественной эмоции, впечатлению. А знаменное пение - это символ, знак, бесстрастие. Современный человек не способен воспринять знаменное пение в его первозданном виде. И я не способен, я же современный человек. Нашему веку соответствует духовная музыка - с этим ничего не поделаешь, нужно стараться и в ней услышать молитву. А для этого не надо увлекаться эффектами, руладами, всякими украшениями. Пение должно быть как можно более простым, чтобы народ мог присоединиться.

- В Елоховском соборе прихожане присоединяются к пению хора?

Пение богослужения всем храмом - замечательная традиция. Я знаю несколько приходов, где она давно укоренилась. Но таких приходов единицы. В большинстве храмов, и в Елоховском в том числе, люди привыкли к правохорным «концертам» и ждут их. Для некоторых «Покаяния отверзи ми двери» Веделя, «Помощник и покровитель» Бортнянского, «На реках Вавилонских» Крупицкого - знаковые произведения, без них Великий пост просто немыслим. «Ты отнял у нас Великий пост!» - сказали однажды монахи Троице-Сергиевой лавры регенту отцу Матфею. Знаете, почему? Потому что он решил не исполнять очень эмоциональное «Покаяние» Веделя, и хор просто спел его на 8-й глас - тихо и сдержанно. Даже монахи были возмущены! Что же говорить тогда о прихожанах? Людям нужны «концерты», они привыкли так молиться. Разве можно этим пренебрегать? Нет, конечно! Если от регента ждут «концерта», он должен постараться исполнить его так, чтобы и в «концерте» зазвучала молитва. В церкви нет места эффекту, нет места аффекту. В церкви есть место молитве, вот ее и надо искать.

- Вы применяете в Елоховском соборе и в хоровой студии свой лондонский опыт?

Я этот опыт не просто применяю, я им живу. Хор - это семья, это сообщество единомышленников. Вообще такие отношения - норма для любого сообщества людей. Возьмем, к примеру, завод. Как директору объединить коллектив на заводе? Да очень просто: человеческим вниманием! Надо просто интересоваться этими людьми: чем они живут, какие у них беды и радости. Сплотить людей можно любовью, то есть христианским отношением к ближнему.

Так получилось, что я одновременно начал работать и в соборе, и в детской хоровой студии «Царевич» при Димитриевской школе. Нам, то есть коллективу педагогов, потребовалось два года, чтобы заслужить любовь детей, чтобы они поверили, что хор - это не очередной педагогический эксперимент, что мы не делаем на нем карьеры, ничего для себя не добиваемся, а просто делаем то, что любим. Я несказанно рад, что дети мне поверили! Сейчас они меня слышат, замечают мое настроение. Если я повесил голову и замолчал, они понимают: что-то не так, стараются исправиться. Я ни на кого не кричу, никого не выгоняю. Я их искренне люблю. И они меня любят и стараются не огорчать. Как бы они ни были заняты, сколько бы уроков им ни задали, пропустить занятия в студии для них невозможно. Отстать, выпасть из общего потока никто не хочет.

Нам очень дороги эти отношения, мы знаем, как легко их разрушить. Дети очень тонко чувствуют фальшь, они чувствуют, когда ты чего-то от них хочешь. «Хочешь» - это всегда мелко. А вот «надо» - совсем другое дело. Наши дети очень хорошо понимают, что значит «надо». Во что бы то ни стало подготовиться к выступлению - надо, прийти на репетицию, даже если очень сильно устал, - надо. Вот это самое ценное, что есть в нашей студии.

- Почему в школе вдруг появился хор? Вы считаете, что детям полезно петь?

Протоиерей Владимир Воробьев как-то сказал, что, когда наш народ перестанет петь, его и завоевывать не надо будет - он сам вымрет. Дух народа формируется и пением, и верой, и подвигом жизни.

Да, конечно, всем людям очень полезно петь, и детям тоже. Это воспитывает чувства и вкус, укрепляет дух. В нашей студии занимается больше половины учащихся школы, у нас семь хоров разных возрастов. Значит, дети этого хотят, значит, им это для чего-то полезно.

- В студии занимаются только пением или есть и другие музыкальные дисциплины?

У нас полный цикл хоровой студии: хор, сольфеджио, музыкальная литература, вокал. Обязательный предмет - музыкальный инструмент. Можно заниматься на фортепиано, скрипке, виолончели, кларнете, флейте.

- Вы как-то отбираете детей?

Мы, конечно, проводим прослушивание, но оно часто бывает не показательно, и мы это понимаем. Я убежден, что в каждом человеке есть способности абсолютно ко всему, просто одни в процессе роста активно затрагиваются, а другие не затрагиваются вообще. Они дремлют какое-то время, а потом с возрастом уходят на периферию. Так вот, пока эти способности еще не угасли, мы даем ребенку возможность их в себе развить. Если не получается, ребенок сам уходит - находит что-то более близкое и интересное для себя.

- Какой репертуар у ваших хоров?

Очень разнообразный. В нем есть Рахманинов, Бах, Бетховен, Глинка, Дунаевский - «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер», колыбельная Раймонда Паулса… На именины школы 1 ноября (день памяти свято благоверного царевича Димитрия) мы подготовили спектакль по «Борису Годунову»: выбрали из трагедии Пушкина все отрывки, посвященные царевичу Димитрию, и разучили несколько хоров из оперы Мусоргского.

Сейчас по моей просьбе известный композитор Владимир Борисович Довгань пишет нечто вроде оперы, действо, посвященное Александру Невскому, - для совместного исполнения хором Елоховского собора и студией «Царевич». Мы уже знаем, что 11 июня 2017 года в Переславле, в одном из монастырей, будем исполнять это действо, и всех на него приглашаем.

Вообще мы не стремимся к частым выступлениям. Ребенку до определенного возраста вредно много выступать - ему надо работать. Выступать - значит, соревноваться, стремиться к славе. А это не то, чему мы хотим научить наших детей. Но и вообще без выступлений тоже нельзя. Когда знаешь, что у тебя впереди концерт, это мобилизует, стимулирует, помогает собраться.

- А на богослужениях дети поют?

Конечно! В октябре прошлого года мы полностью заменили на Литургии правый хор в Храме Христа Спасителя. Через неделю спели Литургию в Покровском храме в Суздале. Еще через неделю спели Литургию в Минске. Еще через неделю - Литургию в храме царевича Димитрия. За один месяц у нас было четыре полных Литургии! Много ли в Москве детских хоров, которые могут спеть не отдельные песнопения, а всю Литургию от и до? Думаю, не больше трех-четырех, и наш хор в их числе. А ведь ему еще и трех лет нет!

Только вы поймите правильно: мы не готовим профессиональных музыкантов. Наши дети смогут петь в церковном хоре, в самодеятельном хоре, смогут петь застольные песни и колыбельные своим детям. Вот, пожалуй, и все. Мы не имеем в виду музыкальную карьеру, мы готовим к вступлению во взрослую жизнь, в которой есть место музыке. Мне кажется, музыка в жизни никому не помешает.

Беседовала Евгения Власова

«В феврале наш Старший хор выступил на двух фестивалях: 10 февраля в фестивале памяти В.С. Орлова в Зеленограде и 25 февраля в фестивале с красивым и емким названием «Вселенная русского хора» в Москве. Как это было? Поднялись ли мы на еще одну ощутимую творческую ступеньку или мы топчемся на месте и теряем накопленное?

Давайте по порядку.

Фестиваль памяти Орлова.

Необычность нашего выступления на этом фестивале была в том, что вместе с нами участвовали дети из прихода преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле. Для чего это было нужно и что это дало нам – Старшему хору студии «Царевич»?

По условиям фестиваля мы пели всего 4 произведения: 2 церковных и 2 светских. И надо сказать, что дети-сергиевцы добавили нам и звук, и уверенность. Я не говорю, что они спасли нас от провала. Но у нас сейчас в Старшем хоре сложилась непростая ситуация. От нас уходят. Почему? Наверное, потому что возросла требовательность к каждому певцу хора: началась регулярная сдача хоровых партий, назначаются дополнительные репетиции. Трудно? Да, трудно. Но как достичь успеха, как добиться лучшей слаженности, уверенности на сцене, если не трудиться самостоятельно, если не жертвовать личным временем. Да, мы прививаем детям ответственность за общее дело, мы учим детей работать, но мы хотим привить и их родителям такое отношение к Студии, когда общее, хоровое, важное для детей, будь то занятие или концерт, будут иметь вес и у них. И вот это последнее труднее всего. Так вот добавление певчих-сергивцев уравновесило хор, добавило нам силы и звука.

25 февраля в концерте фестиваля «Вселенная русского хора» участвовали только мы, без сергиевцев. И нас было всего 21 человек! Неожиданные болезни и недавние потери в составе – вот результат нашего скромного вида. 21 человек – это откровенно мало. Старание всех гасится тем, что нас мало. Просто мало и все! А значит мало звука, мало тонкости и деталей, большая нагрузка на каждого, а понести мы еще не все можем.

И тем не менее мы спели удачно. Не без ошибок и помарок, но с настроением, с хорошей культурой звука, с той исполнительской радостью, о которой мы все время говорим и которую постоянно хотим вызвать и в себе, а значит и в слушателях. И наши технические помарки, даже откровенные промахи отдельных партий не перечеркнули общего впечатления от концерта. Публика аплодировала и благодарила за удовольствие, за отдачу, за выразительность, за искренность.

Что, нам не над чем работать? Все достигнуто? Конечно, нет. Мы только на пути к постижению секретов мастерства, тайн вокала, премудростей хорового ансамбля. И этот путь долог, но радостен. Через возрастающее мастерство нам открываются красоты не столько хоровых произведений, сколько красота Божьего мира, радость творчества, чувство единения в общем деле, постижение красоты искусства и бесчисленных Божьих даров, рассыпанных Его щедрой рукой в нас – людях: в творцах и исполнителях.

Мы, конечно, сделаем выводы из наших промахов, но мы должны понимать, что делаем Божье дело. Через музыку, через хоровое пение мы растем во всех отношениях: в человеческом, в душевном и в духовном. Искусство, основанное на христианских ценностях, на ответственном и самоотверженном труде каждого во имя общей цели, несет в себе и духовную силу и содержание. Хочу быть услышанным родителями наших студийцев. Будьте нам единомышленниками, будьте соратниками и соработниками. Мы ведь трудимся для ваших детей. Они это видят, чувствуют и понимают. Но нам нужна ваша поддержка и помощь. А вместе мы способны дать им то, что будет с ними и в будущем, что их будет согревать, поддерживать и приносить радость и утешение. Бог нам в помощь!

И еще. Большая радость для меня видеть на сцене Варвару Владимировну Алмазову. Ее приход в студию принес нам много нового и необходимого. Дети сразу оценили хормейстерские качества нового педагога, ее требовательность, дети почувствовали, что дает тщательная черновая работа: слаженность пения, хоровой ансамбль, ясность хоровых штрихов и многое другое. Но главное, дети увидели замечательные человеческие качества Варвары Владимировны и пошли за ней. Дай Бог, чтобы это только нарастало и развивалось. »

Художественный руководитель Студии — Е.С. Тугаринов