Бенкендорф мария. Загадочная Мария Будберг - последняя любовь Максима Горького (7 фото)

(род. в 1892 г. - ум. в 1974 г.)

Одна из самых ярких и загадочных женщин XX века. Возлюбленная английского дипломата Роберта Брюса Локкарта, писателей Максима Горького и Герберта Уэллса.

Ее называли графиней Закревской, графиней Бенкендорф, баронессой Будберг; считали агентом трех разведок: английской, немецкой и советской; она является переводчицей более шестидесяти томов произведений русской литературы на английский язык. А еще подозревают, что она отравила А. М. Горького… Муру (так называли ее близкие) при жизни сопровождало такое количество всевозможных слухов и домыслов, что во все это трудно поверить. Причем она не только не старалась опровергнуть их, но и всячески поддерживала. Можно даже сказать, что львиная доля связанных с ее именем легенд возникновением своим была обязана самой Марии Игнатьевне, артистически перекраивавшей свое прошлое, свободно обращавшейся с фактами и окутывавшей туманом настоящее. То ли было что скрывать, то ли жизнь научила: чем меньше правды - тем больше уверенности в собственной безопасности. После ее смерти разгадок тоже не нашлось. Рукописи и личный архив Муры сгорели в 1974 г., а тех, кто мог бы пролить свет на ее тайны, в живых практически не осталось, да, пожалуй, и не было человека, знавшего о ней всю правду.

Современники считали ее правнучкой (или праправнучкой) Аграфены Федоровны Закревской, жены московского губернатора, которой Пушкин и Вяземский писали стихи. В действительности же она была младшей дочерью черниговского помещика и судебного деятеля Игнатия Платоновича Закревского, который вел свой род от малороссиянина Осипа Лукьяновича и не имел никакого отношения к губернатору графу Арсению Андреевичу, женатому на Аграфене. Впоследствии Игнатий Платонович перевез семью в Петербург и поступил служить в Сенат. Мария и ее старшие сестры - близнецы Анна и Александра (Алла) - начальное образование получили в Институте благородных девиц. Доучиваться Муру отправили в Англию, где в то время служащим русского посольства в Лондоне был ее сводный брат, Платон Игнатьевич (от первого брака И. П. Закревского). Эта поездка во многом определила дальнейшую судьбу девушки, так как здесь она встретилась с огромным количеством людей из лондонского высшего света: политиками, писателями, финансовыми магнатами. Здесь же состоялось ее знакомство с будущим мужем, начинающим дипломатом Иваном Александровичем Бенкендорфом - прибалтийским дворянином, потомком графского рода, титула, однако, не имевшим. Они обвенчались в 1911 г., а через год Иван Александрович был назначен секретарем русского посольства в Германии, и молодые переехали в Берлин. В 1913 г. в семье родился первенец, названный Павлом. Мария Игнатьевна ждала второго ребенка, когда началась война. В августе 1914 г. Бенкендорфы были вынуждены вернуться в Россию. Они сняли квартиру в Петербурге, где жили Закревские, ив 1915 г., родив девочку Таню, Мура, подобно другим дамам высшего круга и женам крупных чиновников, прошла ускоренные курсы сестер милосердия и начала работать в военном госпитале. Иван Александрович служил в военной цензуре в чине поручика, мечтая вернуться к дипломатической карьере. Но после Февральской революции 1917 г. стало ясно, что в ближайшее время мечты его вряд ли осуществятся, и Бенкендорф на все лето вывез жену и детей с гувернанткой в Эстонию, где под Ревелем (современный Таллинн) у него было родовое поместье.

Наступила осень, а возвращение все откладывалось. Тому причиной была тревога, буквально витавшая в воздухе. Многие из балтийской знати потянулись на юг России, некоторые уезжали в Швецию. В октябре Мура решилась на шаг, не сделай она которого, возможно, и говорить сейчас было бы не о чем. Несмотря на уговоры мужа и родственников, она вернулась в Петроград, намереваясь по возможности спасти квартиру, которой грозило уплотнение, и выяснить на месте, насколько плохи дела в столице. Она все еще раздумывала, остаться в городе или вернуться к семье, когда из Эстонии пришло страшное известие: перед самым Рождеством мужики из соседней деревни зверски убили Ивана Александровича и сожгли дом. Гувернантке Мисси с маленькими Павлом и Таней удалось сбежать и укрыться у соседей. Прошлая жизнь рухнула, отныне перед Мурой стояла одна задача: выжить! Очень скоро ее выселили из квартиры, возвращение в Ревель стало невозможным: поезда не ходили, где-то там, между нею и детьми пролегла линия фронта, причем никто не знал, где именно; кто друг, кто враг - все смешалось, и помощи просить было не у кого. Брат - за границей, сестры - на юге России, подруг и знакомых она не находила - кто уехал, кто умер. Одна, без денег и теплых вещей, без драгоценностей, которые можно было бы продать или обменять, в городе, где продукты стали неимоверно дорогими, а жизнь совершенно обесценилась, Мура не нашла для себя ничего лучше, как обратиться в английское посольство. Ей казалось, что это единственное место, где ее помнят, любят, где ее утешат и обласкают. Она нашла там нескольких друзей, которых встречала в Лондоне, и ей действительно были рады.

В ту пору в Петроград вернулся Роберт Брюс Локкарт, в прошлом генеральный консул Великобритании в Москве, ныне прибывший как специальный агент, как осведомитель, как глава особой миссии для установления неофициальных отношений с большевиками, а попросту - разведчик, шпион. Он получил известные дипломатические привилегии, в том числе мог пользоваться шифрами и дипкурьерами. Локкарту шел тридцать второй год. «Он был веселый, общительный и умный человек, без чопорности, с теплыми чувствами товарищества, с легким налетом иронии и открытого, никому не обидного честолюбия», - пишет Нина Берберова, автор книги о жизни Марии Бенкендорф «Железная женщина». В Лондоне Локкарт оставил жену и маленького сына, но его семейная жизнь не удалась. Встреча с Мурой в британском посольстве значила для него гораздо больше, чем простое увлечение. Впоследствии в «Мемуарах британского агента» (1932 г.) Локкарт отмечал: «Что-то вошло в мою жизнь, что было сильней, чем сама жизнь. С той минуты она уже не покидала меня, пока не разлучила нас военная сила большевиков». Пытаясь разобраться в своих чувствах, он записал в дневнике: «Руссейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и со стойкостью, которая есть доказательством полного отсутствия всякого страха. Ее жизнеспособность, быть может, связанная с ее железным здоровьем, была невероятна и заражала всех, с кем она общалась. Ее жизнь, ее мир были там, где были люди, ей дорогие, и ее жизненная философия сделала ее хозяйкой своей собственной судьбы. Она была аристократкой. Она могла бы быть и коммунисткой. Она никогда бы не могла быть мещанкой. Я видел в ней женщину большого очарования, чей разговор мог озарить мой день». Для Муры Локкарт стал первой и единственной любовью, так суждено было случиться, что в годы всеобщего крушения она испытала самое сильное и глубокое чувство в своей жизни.

15 марта 1918 г. вслед за советским правительством Локкарт переехал в Москву, ставшую столицей Советской России. В апреле к нему присоединилась Мура - отныне они жили вместе на квартире в Хлебном переулке, около Арбата. Недолгое счастье закончилось в ночь с 31 августа на 1 сентября, когда отряд чекистов под руководством коменданта Кремля Малькова провел в квартире обыск и арест всех, кто там находился, в том числе и Марии Игнатьевны. Дело в том, что, испугавшись распространения большевистской угрозы, американские, французские и английские дипломаты объединились с российскими контрреволюционерами и организовали заговор, известный теперь как «заговор трех послов», номинальным руководителем которого считался Локкарт. Как позже выяснилось, оперативное руководство осуществлял известный ас шпионажа Сидней Рейли, но в историю заговор вошел все-таки под названием «Заговор Локкарта». По некоторым российским источникам, Локкарта арестовали в ту же ночь и после установления личности отпустили, британские же авторы пишут, что в квартире в момент ареста госпожи Бенкендорф его не было. Через три дня разведчик обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры и получил отказ, после чего пошел прямо на Лубянку к грозному заместителю председателя ВЧК Якову Петерсу, чтобы заявить о непричастности Марии к заговору, где и был арестован. Трудно представить, что опытный разведчик не предполагал подобного развития событий, а значит, жизнью он рисковал ради свободы любимой женщины. Вскоре Закревская была освобождена, а 22 сентября Мура и Петерс, к удивлению Локкарта, появились у него в камере, причем держались вполне дружески. Надо сказать, что камерой место заключения дипломата можно назвать с большой натяжкой: его содержали в небольшой уютной квартире бывшей фрейлины императрицы в Кремле. Он свободно читал газеты, из которых узнал, что в Лондоне в ответ на его арест посажен в тюрьму первый советский посланник в Англии Максим Литвинов. Заключение Локкарта длилось ровно месяц. Мура приходила ежедневно, приносила еду, книги, по распоряжению начальства их оставляли вдвоем. Похоже, с Петерсом у нее уже существовала некая тайная договоренность, и Закревской многое дозволялось. В конце сентября Локкарт был освобожден и выслан из страны «в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне», и только затем заочно осужден и приговорен к расстрелу. 2 октября 1918 г. Локкарт вместе с другими освобожденными из-под ареста англичанами и французами выехал из столицы.

Вновь перед Мурой встал вопрос: как жить дальше? Основным чувством, охватившим ее после разлуки с Локкартом, было отчаяние. Не находя причин оставаться дольше в Москве, на последние деньги она купила билет до Петрограда. Девятнадцатый год - страшный год. Для тех, кто остался в городе, с трех сторон окруженном фронтом Гражданской войны, - это был год голодной смерти, сыпного тифа, лютого холода в разрушенных домах, безраздельного царствования ВЧК. Мура нашла приют в квартире бывшего генерал-лейтенанта А. Мосолова, с которым была знакома по работе в госпитале в 1914–1916 гг. Но маленькая комната за кухней, где когда-то жила прислуга, не решала всех проблем. Не имея прописки, а следовательно, и продовольственных карточек, Мура впервые подумала о необходимости заработка. Кто-то сказал ей, что Корней Иванович Чуковский, с которым она встречалась в «прошлой» жизни, ищет переводчиков с английского на русский для нового издательства, основанного Алексеем Максимовичем Горьким. Надо отметить, что Мария Игнатьевна с русским языком «не дружила»: говорила с сильным акцентом, а фразу строила так, будто дословно переводила с английского - ее зачастую принимали за иностранку. Такая особенность была скорее искусственно выработанной («для шарма»), чем естественно приобретенной, и, видимо, Чуковский обратил на нее внимание, так как переводов не дал, но нашел кое-какую конторскую работу, выхлопотал новые документы (в них она фигурировала под девичьей фамилией), а летом повел к Горькому.

Алексей Максимович жил в большой многокомнатной квартире, плотно заселенной разнообразным народом. Наверное, каждый мог обитать здесь сколь угодно долго, если приходился «ко двору». Мура пришлась. Но даже после «официального» предложения переехать в квартиру не спешила, понимая, что ждет ее не простая перемена места жительства, но переход к новой жизни: ночевала то здесь, то у Мосолова. Немаловажным обстоятельством было и то, что место подле великого пролетарского писателя в то время занимала М. Ф. Андреева, его друг, помощник, секретарь и неофициальная жена. Только после разрыва Горького с ней Мура решилась на переезд. Зато уже через неделю после окончательного переселения она стала в доме совершенно необходимой: взяла на себя работу секретаря писателя, переводчика его писем, машинистки. Постепенно в ее руках оказались и все домашние дела. У плиты она, конечно, не стояла - Алексей Максимович держал прислугу, - но вполне могла считаться хозяйкой. Вхождение Марии Игнатьевны в мир Горького было связано для нее со многими приобретениями, но прежде всего, конечно, с открывшейся возможностью ощутить, благодаря поддержке писателя, не только почву под ногами, но и войти в среду группировавшейся вокруг него творческой интеллигенции (Ф. И. Шаляпин, А. А. Блок, В. Ф. Ходасевич, А. А. Белый, Е. И. Замятин, А. Н. Толстой и др.), приобщиться к ее ценностям, творческому труду, расширить круг знакомств и впечатлений. Она умела внимательно слушать Горького, слушать молча, смотреть на него умными, задумчивыми глазами, отвечать, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом. Поэт В. Ф. Ходасевич, частый гость в доме, так описывал Марию Игнатьевну: «Личной особенностью Муры надо признать исключительный дар достигать поставленных целей. При этом она всегда умела казаться почти беззаботной, что надо приписать незаурядному умению притворяться и замечательной выдержке. Образование она получила „домашнее“, но благодаря большому такту ей удавалось казаться осведомленной в любом предмете, о котором шла речь».

Надо ли удивляться, что отношения между Закревской и Горьким вскоре стали максимально близкими, впрочем, их интимный союз никогда не афишировался. Не так давно опубликованная переписка писателя с Марией Игнатьевной дает возможность понять труднопостижимую линию ее поведения в длительной истории общения с Горьким, имеющей начало, кульминацию и спад, осознать как незаурядную индивидуальность с сильным характером, со своим складом ума, правилами жизни, привычками, увидеть за маской «железной женщины» человека, который в полной мере сумел оценить дружбу с Алексеем Максимовичем и ответить на его глубокую привязанность многолетней, выдержавшей проверку временем, преданностью. Уже на склоне лет, подводя итоги прожитому, на вопрос английского телевидения «Была ли встреча с Горьким большим событием в вашей жизни?» она ответила: «Да, это было поворотным пунктом. Он был подобен крепости в те дни. Люди обращались к нему за помощью и утешением».

К сожалению, в коротком очерке невозможно далеко углубиться в исследование взаимоотношений Марии Игнатьевны со столь крупными личностями, какими были А. М. Горький или, скажем, Герберт Уэллс, посетивший Россию вместе со старшим сыном в конце сентября 1920 г. Он остановился у своего давнего друга Горького, все в той же большой и густонаселенной квартире, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. Каково же было его удивление, когда он застал там Марию Бенкендорф, которую встречал еще перед войной, в Лондоне. Сейчас Уэллс увидел ее не в открытом вечернем туалете с бриллиантами, а в скромном платье, и тем не менее должен был признать, что Мура не утратила ни своего очарования, ни жизнерадостности - в сочетании с ее природным умом они делали ее поистине неотразимой. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. Переводчицей, разумеется, была Мура. Днем она водила английского писателя по Петрограду, показывая достопримечательности северной столицы. Некоторые западные биографы Уэллса полагают, что впервые они тесно сблизились именно в это время.

В декабре 1920 г. Мура предприняла попытку нелегально пробраться в Эстонию, чтобы узнать о детях, но была задержана, и Горький сразу же поехал в петроградскую ЧК. Благодаря его хлопотам Муру выпустили и даже дали разрешение уехать, чем она и воспользовалась месяц спустя. Собирался за границу и Алексей Максимович с домочадцами - ему уже неоднократно и очень настойчиво советовали отправиться на лечение.

В конце января 1921 г. Мария Закревская вышла из поезда в Таллинне и тотчас была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: она работала на ВЧК, жила с Петерсом, с большевиком Горьким, ее прислали в Эстонию как советскую шпионку. Тут же выяснилось, что едва до Таллинна дошло известие, что она собирается приехать, родственники ее покойного мужа И. А. Бенкендорфа обратились в Эстонский Верховный суд с прошением о немедленной ее высылке обратно в Россию и о запрещении свидания с детьми. Лишь невероятная удача в выборе адвоката - а Мария просто ткнула пальцем в предоставленный список - спасла ее от нежданных проблем. В считанные дни адвокат добился ее освобождения, отмены запрета видеться с детьми, изгнание ей тоже больше не грозило. Попутно он дал Муре дельный совет, который она поначалу совершенно не приняла во внимание: выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства, а вместе с тем и беспрепятственного перемещения по Европе. Много позже этот адвокат, имя которого остается неизвестным, признался Муре: «Я все это делаю для моего любимого писателя. Для мирового автора „На дне“ и „Челкаша“». Но в тот день, когда Мария покинула место заключения, она была бесконечно далека от мысли о новом замужестве - Мура спешила к детям. Старая верная гувернантка Мисси, воспитывавшая еще дочерей Игнатия Платоновича Закревского, жила в том самом бенкендорфском особняке, который наполовину выгорел в ночь гибели Ивана Александровича. Дети были здоровые, как пишет Н. Берберова, «выросшие на свежем масле, куриных котлетах и белой булке», и Мура с удовольствием общалась с ними.

Тем временем Горький был уже в Германии и энергично хлопотал за Муру, которую предложил властям назначить за границей его агентом по сбору помощи голодающим России. Позже Мария Игнатьевна стала литературным агентом Алексея Максимовича. Писатель дал ей доверенность на заграничное издание своих книг и уполномочил договариваться об условиях их перевода. Вместе с ним Будберг была занята выпуском литературного журнала «Беседа» и разделяла с ним все волнения и огорчения, связанные с выходом в свет, к сожалению, всего нескольких его номеров. В июне 1922 г. Мура вновь взяла хозяйство в доме Горького в свои руки. Вернее, не в доме, а в пансионе или гостинице, поскольку писатель переезжал с одного курорта на другой в надежде справиться с болезнью - застарелым туберкулезом. Но здоровье упорно не желало возвращаться, и к марту 1924 г. были выхлопотаны визы в Италию - к теплому морю, в мягкий средиземноморский климат, в страну, которую Алексей Максимович очень любил. Надо сказать, что все биографы Горького единодушно утверждают, что 1921–1927 гг. были одними из счастливейших в жизни писателя. Лучшие вещи его были написаны именно в это время, и, несмотря на болезни и денежные заботы, была Италия, и была рядом Мура - подруга, вдохновительница и просто любимая женщина. Это ей Горький посвятил свое последнее и самое значительное произведение - 4-томный роман-завещание «Жизнь Клима Самгина», и ее портрет стоял у него на столе до последних дней.

В конце двадцатых годов Горький принял решение вернуться в СССР. Мария Игнатьевна не только не отговаривала его, но и всячески поддерживала эту мысль. Она рассуждала здраво: тираж его книг на иностранных языках катастрофически падал. А в России его стали забывать, и, если он не вернется в ближайшее время, его перестанут читать и издавать и на Родине тоже. Перед отъездом Алексей Максимович передал Муре часть своего итальянского архива, ту, что составляла переписка с литераторами, приезжавшими из Союза в Европу с жалобами на советские порядки, - ее нельзя было везти в СССР. Мура не последовала за Горьким в Москву из опасения, что ее присутствие может «поставить его в неловкое положение». Это официальная версия. Возможно, у нее были и другие, более веские основания не возвращаться. Итак, в апреле 1933 г. их пути разошлись: Мура с чемоданом бумаг убыла из Сорренто в Лондон, а Горький отправился в Россию. Однако разъезд не означал разрыва отношений. Продолжалась переписка, и последовали новые встречи, последняя из которых состоялась в 1938 г., когда по просьбе умирающего писателя ее вызвали в Москву - попрощаться. Долгое время бытовавшее мнение о причастности Марии Будберг к якобы насильственной смерти Горького сегодня кажется безосновательным, так же как и утверждение, что, будучи сотрудницей НКВД, Мура тогда же привезла из Лондона ту часть секретного горьковского архива, которую он ей оставлял на хранение. Некоторые исследователи уверены, что упомянутый архив так и не попал в руки Сталина. Сама Будберг настаивала на том, что чемодан с рукописями и письмами Горького пропал в Эстонии, где она его оставила перед войной. Кстати, последние архивные открытия доказали, что Мура никогда не была агентом НКВД.

Важнейшим правилом жизни Марии Игнатьевны было не выпускать из рук отвоеванные у жизни радости комфорта и общения с людьми своего уровня. Она никогда не теряла приобретенных друзей, не прекращала общения с возлюбленными. В свое время Мура приложила немало усилий к тому, чтобы разыскать Локкарта, и наконец ей это удалось. Они встретились в Вене. И хотя прежней близости не возникло, их приятельские и деловые отношения с тех пор не прерывались.

Еще живя в Италии, втайне от Горького она бывала в Лондоне и встречалась с Гербертом Уэллсом. С 1933 г. Мура окончательно перебралась в английскую столицу (еще раньше, в 1929 г. она перевезла туда из Эстонии детей и Мисси). К тому времени Уэллс не только овдовел, но и рассорился с последней возлюбленной. Он оставил дом на юге Франции, снял квартиру в Лондоне и переехал туда на постоянное жительство. Его роман с Мурой, начавшийся, возможно, еще в 1920 г. в России, стремительно набирал обороты. Надо сказать, что знаменитый фантаст и женолюбцем был фантастическим. Его многочисленные романы и любовные связи были в Лондоне притчей во языцех. Уэллс вообще был очень чувственным человеком. Он постоянно нуждался в новых источниках творческой энергии, стимулах и впечатлениях. Одним из таких источников становились для него новые любовные увлечения. Недостатка в женщинах, желающих разделить с ним досуг, он не испытывал никогда. Мура при желании легко могла бы стать очередной миссис Уэллс, если бы к этому времени не научилась превыше всего ценить независимость. «Она проводит со мной время, ест со мной, спит со мной, но не хочет выходить за меня замуж», - жаловался писатель. Тем не менее Мария Игнатьевна была очень привязана к Уэллсу, хотя, возможно, и не так сильно, как он к ней. Во всяком случае, она всеми силами старалась отвлечь друга от мрачных мыслей, посещавших его все чаще. Припадки бешенства разрушали его прежнюю репутацию великолепного, остроумного рассказчика. Он еще полыхал и кипятился, но физически и духовно превратился в раздражительного больного старика. Сказывалась копившаяся годами усталость от чересчур бурной жизни, к тому же вторая половина литературной биографии Уэллса сложилась неудачно - его дарование начало угасать, слабые книги выходили одна за другой. Автор все более погружался в раздумья о необходимости отказаться от беллетристики и сочинять только социологическую прозу и трактаты о будущем едином мироустройстве. Но сильным философом и социологом он никогда не был, и теперь над ним смеялись, а он выходил из себя… Когда в 1934 г. близкий друг Уэллса, английский писатель Сомерсет Моэм спросил Муру, как она может любить этого толстого и очень вспыльчивого человека, она со свойственным ей остроумием ответила: «Его невозможно не любить - он пахнет медом».

Мура и Уэллс жили раздельно, но очень много времени проводили вместе, посещая друзей, выставки, театры. Престарелый ловелас, а ему было уже под семьдесят, утешал себя тем, что Мура не выходит за него из-за сложностей с разводом, поскольку ее муж, барон Будберг, был еще жив. Впрочем, символическую свадьбу они все-таки сыграли. На торжестве в одном из ресторанов лондонского Сохо присутствовали сыновья Уэллса с женами и близкие друзья - всего было разослано около 30 приглашений. Когда гости собрались и выпили за здоровье и благополучие новой семьи, Мура встала и сказала, что это всего лишь розыгрыш.

Уэллс умер 13 августа 1946 г. (в сентябре ему должно было исполниться 80 лет). После кремации оба сына - Энтони Уэст и Джип - отбыли на южное побережье Англии, на остров Уайт. Там они наняли двухвесельную шлюпку, вышли в море и развеяли прах отца над водами Ла-Манша. Все было сделано так, как он хотел. По завещанию, составленному незадолго перед смертью, деньги, литературные права, дом были поделены между ближайшими родственниками - детьми и внуками; прислуга и близкие не были забыты. Муре Будберг он оставил 100 ООО долларов.

После войны она жила в Лондоне совершенно свободно, без денежных затруднений. Сын держал ферму, дочь вышла замуж. Мария Игнатьевна несколько раз ездила в СССР как британская подданная. Шли годы, десятилетия. Теперь Мура выглядела стареющей аристократкой: увешанная тяжелыми бусами, в длинных широких юбках, она говорила басом, курила сигареты и пересыпала речь непечатными английскими словами. Любила соленые анекдоты и по-прежнему имела многочисленный круг знакомых. В конце жизни она очень растолстела, общалась больше по телефону, много пила и не скрывала, что для того, чтобы нормально «функционировать», ей нужен алкоголь.

За два месяца до смерти сын, бывший уже на пенсии, взял Марию Игнатьевну к себе в Италию. 2 ноября 1974 г. в лондонской «Таймс» было напечатано известие о ее кончине и длинный некролог, в котором воздавалось должное женщине, в течение сорока лет находившейся в центре английской аристократической и интеллектуальной жизни: Мура была писательницей, переводчицей, консультантом кинорежиссеров, чтецом рукописей для издательств на пяти языках и т. д. «Она могла перепить любого матроса… - говорилось в некрологе, - среди ее гостей были и кинозвезды, и литературные знаменитости, но бывали и скучнейшие ничтожества. Она была одинаково добра ко всем… Ее близким друзьям никто и никогда не сможет заменить ее». Тело было перевезено в Лондон. В православной церкви на отпевании в первом ряду стояли французский посол в Лондоне господин Бомарше и его жена, за ними многочисленная английская знать, кое-кто из знати русской, а также дети и внуки Муры.

Так закончилась жизнь «русской миледи», «красной Мата Хари», как ее называли на Западе, вдохновительницы таких непохожих друг на друга писателей, «железной женщины» Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг. По словам нашего современника, писателя-фантаста Кира Булычева, она принадлежала к типу женщин, «судьба которых укладывалась в рамки понятия „он избрал меня, и нет в том моей вины“», и потому они были совершенно беззащитны перед будущим и перед судом потомков.

Закревская-Бенкендорф-Будберг Мария Игнатьевна

(род. в 1892 г. - ум. в 1974 г.)

Одна из самых ярких и загадочных женщин XX века. Возлюбленная английского дипломата Роберта Брюса Локкарта, писателей Максима Горького и Герберта Уэллса.

Ее называли графиней Закревской, графиней Бенкендорф, баронессой Будберг; считали агентом трех разведок: английской, немецкой и советской; она является переводчицей более шестидесяти томов произведений русской литературы на английский язык. А еще подозревают, что она отравила А. М. Горького… Муру (так называли ее близкие) при жизни сопровождало такое количество всевозможных слухов и домыслов, что во все это трудно поверить. Причем она не только не старалась опровергнуть их, но и всячески поддерживала. Можно даже сказать, что львиная доля связанных с ее именем легенд возникновением своим была обязана самой Марии Игнатьевне, артистически перекраивавшей свое прошлое, свободно обращавшейся с фактами и окутывавшей туманом настоящее. То ли было что скрывать, то ли жизнь научила: чем меньше правды - тем больше уверенности в собственной безопасности. После ее смерти разгадок тоже не нашлось. Рукописи и личный архив Муры сгорели в 1974 г., а тех, кто мог бы пролить свет на ее тайны, в живых практически не осталось, да, пожалуй, и не было человека, знавшего о ней всю правду.

Современники считали ее правнучкой (или праправнучкой) Аграфены Федоровны Закревской, жены московского губернатора, которой Пушкин и Вяземский писали стихи. В действительности же она была младшей дочерью черниговского помещика и судебного деятеля Игнатия Платоновича Закревского, который вел свой род от малороссиянина Осипа Лукьяновича и не имел никакого отношения к губернатору графу Арсению Андреевичу, женатому на Аграфене. Впоследствии Игнатий Платонович перевез семью в Петербург и поступил служить в Сенат. Мария и ее старшие сестры - близнецы Анна и Александра (Алла) - начальное образование получили в Институте благородных девиц. Доучиваться Муру отправили в Англию, где в то время служащим русского посольства в Лондоне был ее сводный брат, Платон Игнатьевич (от первого брака И. П. Закревского). Эта поездка во многом определила дальнейшую судьбу девушки, так как здесь она встретилась с огромным количеством людей из лондонского высшего света: политиками, писателями, финансовыми магнатами. Здесь же состоялось ее знакомство с будущим мужем, начинающим дипломатом Иваном Александровичем Бенкендорфом - прибалтийским дворянином, потомком графского рода, титула, однако, не имевшим. Они обвенчались в 1911 г., а через год Иван Александрович был назначен секретарем русского посольства в Германии, и молодые переехали в Берлин. В 1913 г. в семье родился первенец, названный Павлом. Мария Игнатьевна ждала второго ребенка, когда началась война. В августе 1914 г. Бенкендорфы были вынуждены вернуться в Россию. Они сняли квартиру в Петербурге, где жили Закревские, ив 1915 г., родив девочку Таню, Мура, подобно другим дамам высшего круга и женам крупных чиновников, прошла ускоренные курсы сестер милосердия и начала работать в военном госпитале. Иван Александрович служил в военной цензуре в чине поручика, мечтая вернуться к дипломатической карьере. Но после Февральской революции 1917 г. стало ясно, что в ближайшее время мечты его вряд ли осуществятся, и Бенкендорф на все лето вывез жену и детей с гувернанткой в Эстонию, где под Ревелем (современный Таллинн) у него было родовое поместье.

Наступила осень, а возвращение все откладывалось. Тому причиной была тревога, буквально витавшая в воздухе. Многие из балтийской знати потянулись на юг России, некоторые уезжали в Швецию. В октябре Мура решилась на шаг, не сделай она которого, возможно, и говорить сейчас было бы не о чем. Несмотря на уговоры мужа и родственников, она вернулась в Петроград, намереваясь по возможности спасти квартиру, которой грозило уплотнение, и выяснить на месте, насколько плохи дела в столице. Она все еще раздумывала, остаться в городе или вернуться к семье, когда из Эстонии пришло страшное известие: перед самым Рождеством мужики из соседней деревни зверски убили Ивана Александровича и сожгли дом. Гувернантке Мисси с маленькими Павлом и Таней удалось сбежать и укрыться у соседей. Прошлая жизнь рухнула, отныне перед Мурой стояла одна задача: выжить! Очень скоро ее выселили из квартиры, возвращение в Ревель стало невозможным: поезда не ходили, где-то там, между нею и детьми пролегла линия фронта, причем никто не знал, где именно; кто друг, кто враг - все смешалось, и помощи просить было не у кого. Брат - за границей, сестры - на юге России, подруг и знакомых она не находила - кто уехал, кто умер. Одна, без денег и теплых вещей, без драгоценностей, которые можно было бы продать или обменять, в городе, где продукты стали неимоверно дорогими, а жизнь совершенно обесценилась, Мура не нашла для себя ничего лучше, как обратиться в английское посольство. Ей казалось, что это единственное место, где ее помнят, любят, где ее утешат и обласкают. Она нашла там нескольких друзей, которых встречала в Лондоне, и ей действительно были рады.

В ту пору в Петроград вернулся Роберт Брюс Локкарт, в прошлом генеральный консул Великобритании в Москве, ныне прибывший как специальный агент, как осведомитель, как глава особой миссии для установления неофициальных отношений с большевиками, а попросту - разведчик, шпион. Он получил известные дипломатические привилегии, в том числе мог пользоваться шифрами и дипкурьерами. Локкарту шел тридцать второй год. «Он был веселый, общительный и умный человек, без чопорности, с теплыми чувствами товарищества, с легким налетом иронии и открытого, никому не обидного честолюбия», - пишет Нина Берберова, автор книги о жизни Марии Бенкендорф «Железная женщина». В Лондоне Локкарт оставил жену и маленького сына, но его семейная жизнь не удалась. Встреча с Мурой в британском посольстве значила для него гораздо больше, чем простое увлечение. Впоследствии в «Мемуарах британского агента» (1932 г.) Локкарт отмечал: «Что-то вошло в мою жизнь, что было сильней, чем сама жизнь. С той минуты она уже не покидала меня, пока не разлучила нас военная сила большевиков». Пытаясь разобраться в своих чувствах, он записал в дневнике: «Руссейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и со стойкостью, которая есть доказательством полного отсутствия всякого страха. <…> Ее жизнеспособность, быть может, связанная с ее железным здоровьем, была невероятна и заражала всех, с кем она общалась. Ее жизнь, ее мир были там, где были люди, ей дорогие, и ее жизненная философия сделала ее хозяйкой своей собственной судьбы. Она была аристократкой. Она могла бы быть и коммунисткой. Она никогда бы не могла быть мещанкой. <…> Я видел в ней женщину большого очарования, чей разговор мог озарить мой день». Для Муры Локкарт стал первой и единственной любовью, так суждено было случиться, что в годы всеобщего крушения она испытала самое сильное и глубокое чувство в своей жизни.

15 марта 1918 г. вслед за советским правительством Локкарт переехал в Москву, ставшую столицей Советской России. В апреле к нему присоединилась Мура - отныне они жили вместе на квартире в Хлебном переулке, около Арбата. Недолгое счастье закончилось в ночь с 31 августа на 1 сентября, когда отряд чекистов под руководством коменданта Кремля Малькова провел в квартире обыск и арест всех, кто там находился, в том числе и Марии Игнатьевны. Дело в том, что, испугавшись распространения большевистской угрозы, американские, французские и английские дипломаты объединились с российскими контрреволюционерами и организовали заговор, известный теперь как «заговор трех послов», номинальным руководителем которого считался Локкарт. Как позже выяснилось, оперативное руководство осуществлял известный ас шпионажа Сидней Рейли, но в историю заговор вошел все-таки под названием «Заговор Локкарта». По некоторым российским источникам, Локкарта арестовали в ту же ночь и после установления личности отпустили, британские же авторы пишут, что в квартире в момент ареста госпожи Бенкендорф его не было. Через три дня разведчик обратился в Комиссариат по иностранным делам с просьбой об освобождении Муры и получил отказ, после чего пошел прямо на Лубянку к грозному заместителю председателя ВЧК Якову Петерсу, чтобы заявить о непричастности Марии к заговору, где и был арестован. Трудно представить, что опытный разведчик не предполагал подобного развития событий, а значит, жизнью он рисковал ради свободы любимой женщины. Вскоре Закревская была освобождена, а 22 сентября Мура и Петерс, к удивлению Локкарта, появились у него в камере, причем держались вполне дружески. Надо сказать, что камерой место заключения дипломата можно назвать с большой натяжкой: его содержали в небольшой уютной квартире бывшей фрейлины императрицы в Кремле. Он свободно читал газеты, из которых узнал, что в Лондоне в ответ на его арест посажен в тюрьму первый советский посланник в Англии Максим Литвинов. Заключение Локкарта длилось ровно месяц. Мура приходила ежедневно, приносила еду, книги, по распоряжению начальства их оставляли вдвоем. Похоже, с Петерсом у нее уже существовала некая тайная договоренность, и Закревской многое дозволялось. В конце сентября Локкарт был освобожден и выслан из страны «в обмен на освобождение российских официальных лиц, задержанных в Лондоне», и только затем заочно осужден и приговорен к расстрелу. 2 октября 1918 г. Локкарт вместе с другими освобожденными из-под ареста англичанами и французами выехал из столицы.

Вновь перед Мурой встал вопрос: как жить дальше? Основным чувством, охватившим ее после разлуки с Локкартом, было отчаяние. Не находя причин оставаться дольше в Москве, на последние деньги она купила билет до Петрограда. Девятнадцатый год - страшный год. Для тех, кто остался в городе, с трех сторон окруженном фронтом Гражданской войны, - это был год голодной смерти, сыпного тифа, лютого холода в разрушенных домах, безраздельного царствования ВЧК. Мура нашла приют в квартире бывшего генерал-лейтенанта А. Мосолова, с которым была знакома по работе в госпитале в 1914–1916 гг. Но маленькая комната за кухней, где когда-то жила прислуга, не решала всех проблем. Не имея прописки, а следовательно, и продовольственных карточек, Мура впервые подумала о необходимости заработка. Кто-то сказал ей, что Корней Иванович Чуковский, с которым она встречалась в «прошлой» жизни, ищет переводчиков с английского на русский для нового издательства, основанного Алексеем Максимовичем Горьким. Надо отметить, что Мария Игнатьевна с русским языком «не дружила»: говорила с сильным акцентом, а фразу строила так, будто дословно переводила с английского - ее зачастую принимали за иностранку. Такая особенность была скорее искусственно выработанной («для шарма»), чем естественно приобретенной, и, видимо, Чуковский обратил на нее внимание, так как переводов не дал, но нашел кое-какую конторскую работу, выхлопотал новые документы (в них она фигурировала под девичьей фамилией), а летом повел к Горькому.

Алексей Максимович жил в большой многокомнатной квартире, плотно заселенной разнообразным народом. Наверное, каждый мог обитать здесь сколь угодно долго, если приходился «ко двору». Мура пришлась. Но даже после «официального» предложения переехать в квартиру не спешила, понимая, что ждет ее не простая перемена места жительства, но переход к новой жизни: ночевала то здесь, то у Мосолова. Немаловажным обстоятельством было и то, что место подле великого пролетарского писателя в то время занимала М. Ф. Андреева, его друг, помощник, секретарь и неофициальная жена. Только после разрыва Горького с ней Мура решилась на переезд. Зато уже через неделю после окончательного переселения она стала в доме совершенно необходимой: взяла на себя работу секретаря писателя, переводчика его писем, машинистки. Постепенно в ее руках оказались и все домашние дела. У плиты она, конечно, не стояла - Алексей Максимович держал прислугу, - но вполне могла считаться хозяйкой. Вхождение Марии Игнатьевны в мир Горького было связано для нее со многими приобретениями, но прежде всего, конечно, с открывшейся возможностью ощутить, благодаря поддержке писателя, не только почву под ногами, но и войти в среду группировавшейся вокруг него творческой интеллигенции (Ф. И. Шаляпин, А. А. Блок, В. Ф. Ходасевич, А. А. Белый, Е. И. Замятин, А. Н. Толстой и др.), приобщиться к ее ценностям, творческому труду, расширить круг знакомств и впечатлений. Она умела внимательно слушать Горького, слушать молча, смотреть на него умными, задумчивыми глазами, отвечать, когда он спрашивал, что она думает о том и об этом. Поэт В. Ф. Ходасевич, частый гость в доме, так описывал Марию Игнатьевну: «Личной особенностью Муры надо признать исключительный дар достигать поставленных целей. При этом она всегда умела казаться почти беззаботной, что надо приписать незаурядному умению притворяться и замечательной выдержке. Образование она получила „домашнее“, но благодаря большому такту ей удавалось казаться осведомленной в любом предмете, о котором шла речь».

Надо ли удивляться, что отношения между Закревской и Горьким вскоре стали максимально близкими, впрочем, их интимный союз никогда не афишировался. Не так давно опубликованная переписка писателя с Марией Игнатьевной дает возможность понять труднопостижимую линию ее поведения в длительной истории общения с Горьким, имеющей начало, кульминацию и спад, осознать как незаурядную индивидуальность с сильным характером, со своим складом ума, правилами жизни, привычками, увидеть за маской «железной женщины» человека, который в полной мере сумел оценить дружбу с Алексеем Максимовичем и ответить на его глубокую привязанность многолетней, выдержавшей проверку временем, преданностью. Уже на склоне лет, подводя итоги прожитому, на вопрос английского телевидения «Была ли встреча с Горьким большим событием в вашей жизни?» она ответила: «Да, это было поворотным пунктом. Он был подобен крепости в те дни. Люди обращались к нему за помощью и утешением».

К сожалению, в коротком очерке невозможно далеко углубиться в исследование взаимоотношений Марии Игнатьевны со столь крупными личностями, какими были А. М. Горький или, скажем, Герберт Уэллс, посетивший Россию вместе со старшим сыном в конце сентября 1920 г. Он остановился у своего давнего друга Горького, все в той же большой и густонаселенной квартире, потому что приличных гостиниц в то время было не найти. Каково же было его удивление, когда он застал там Марию Бенкендорф, которую встречал еще перед войной, в Лондоне. Сейчас Уэллс увидел ее не в открытом вечернем туалете с бриллиантами, а в скромном платье, и тем не менее должен был признать, что Мура не утратила ни своего очарования, ни жизнерадостности - в сочетании с ее природным умом они делали ее поистине неотразимой. Собратья по перу проводили долгие вечера в откровенных беседах. Переводчицей, разумеется, была Мура. Днем она водила английского писателя по Петрограду, показывая достопримечательности северной столицы. Некоторые западные биографы Уэллса полагают, что впервые они тесно сблизились именно в это время.

В декабре 1920 г. Мура предприняла попытку нелегально пробраться в Эстонию, чтобы узнать о детях, но была задержана, и Горький сразу же поехал в петроградскую ЧК. Благодаря его хлопотам Муру выпустили и даже дали разрешение уехать, чем она и воспользовалась месяц спустя. Собирался за границу и Алексей Максимович с домочадцами - ему уже неоднократно и очень настойчиво советовали отправиться на лечение.

В конце января 1921 г. Мария Закревская вышла из поезда в Таллинне и тотчас была арестована. На первом же допросе она узнала о себе многое: она работала на ВЧК, жила с Петерсом, с большевиком Горьким, ее прислали в Эстонию как советскую шпионку. Тут же выяснилось, что едва до Таллинна дошло известие, что она собирается приехать, родственники ее покойного мужа И. А. Бенкендорфа обратились в Эстонский Верховный суд с прошением о немедленной ее высылке обратно в Россию и о запрещении свидания с детьми. Лишь невероятная удача в выборе адвоката - а Мария просто ткнула пальцем в предоставленный список - спасла ее от нежданных проблем. В считанные дни адвокат добился ее освобождения, отмены запрета видеться с детьми, изгнание ей тоже больше не грозило. Попутно он дал Муре дельный совет, который она поначалу совершенно не приняла во внимание: выйти замуж за эстонского подданного, разом решив вопросы гражданства, а вместе с тем и беспрепятственного перемещения по Европе. Много позже этот адвокат, имя которого остается неизвестным, признался Муре: «Я все это делаю для моего любимого писателя. Для мирового автора „На дне“ и „Челкаша“». Но в тот день, когда Мария покинула место заключения, она была бесконечно далека от мысли о новом замужестве - Мура спешила к детям. Старая верная гувернантка Мисси, воспитывавшая еще дочерей Игнатия Платоновича Закревского, жила в том самом бенкендорфском особняке, который наполовину выгорел в ночь гибели Ивана Александровича. Дети были здоровые, как пишет Н. Берберова, «выросшие на свежем масле, куриных котлетах и белой булке», и Мура с удовольствием общалась с ними.

Тем временем Горький был уже в Германии и энергично хлопотал за Муру, которую предложил властям назначить за границей его агентом по сбору помощи голодающим России. Позже Мария Игнатьевна стала литературным агентом Алексея Максимовича. Писатель дал ей доверенность на заграничное издание своих книг и уполномочил договариваться об условиях их перевода. Вместе с ним Будберг была занята выпуском литературного журнала «Беседа» и разделяла с ним все волнения и огорчения, связанные с выходом в свет, к сожалению, всего нескольких его номеров. В июне 1922 г. Мура вновь взяла хозяйство в доме Горького в свои руки. Вернее, не в доме, а в пансионе или гостинице, поскольку писатель переезжал с одного курорта на другой в надежде справиться с болезнью - застарелым туберкулезом. Но здоровье упорно не желало возвращаться, и к марту 1924 г. были выхлопотаны визы в Италию - к теплому морю, в мягкий средиземноморский климат, в страну, которую Алексей Максимович очень любил. Надо сказать, что все биографы Горького единодушно утверждают, что 1921–1927 гг. были одними из счастливейших в жизни писателя. Лучшие вещи его были написаны именно в это время, и, несмотря на болезни и денежные заботы, была Италия, и была рядом Мура - подруга, вдохновительница и просто любимая женщина. Это ей Горький посвятил свое последнее и самое значительное произведение - 4-томный роман-завещание «Жизнь Клима Самгина», и ее портрет стоял у него на столе до последних дней.

В конце двадцатых годов Горький принял решение вернуться в СССР. Мария Игнатьевна не только не отговаривала его, но и всячески поддерживала эту мысль. Она рассуждала здраво: тираж его книг на иностранных языках катастрофически падал. А в России его стали забывать, и, если он не вернется в ближайшее время, его перестанут читать и издавать и на Родине тоже. Перед отъездом Алексей Максимович передал Муре часть своего итальянского архива, ту, что составляла переписка с литераторами, приезжавшими из Союза в Европу с жалобами на советские порядки, - ее нельзя было везти в СССР. Мура не последовала за Горьким в Москву из опасения, что ее присутствие может «поставить его в неловкое положение». Это официальная версия. Возможно, у нее были и другие, более веские основания не возвращаться. Итак, в апреле 1933 г. их пути разошлись: Мура с чемоданом бумаг убыла из Сорренто в Лондон, а Горький отправился в Россию. Однако разъезд не означал разрыва отношений. Продолжалась переписка, и последовали новые встречи, последняя из которых состоялась в 1938 г., когда по просьбе умирающего писателя ее вызвали в Москву - попрощаться. Долгое время бытовавшее мнение о причастности Марии Будберг к якобы насильственной смерти Горького сегодня кажется безосновательным, так же как и утверждение, что, будучи сотрудницей НКВД, Мура тогда же привезла из Лондона ту часть секретного горьковского архива, которую он ей оставлял на хранение. Некоторые исследователи уверены, что упомянутый архив так и не попал в руки Сталина. Сама Будберг настаивала на том, что чемодан с рукописями и письмами Горького пропал в Эстонии, где она его оставила перед войной. Кстати, последние архивные открытия доказали, что Мура никогда не была агентом НКВД.

Важнейшим правилом жизни Марии Игнатьевны было не выпускать из рук отвоеванные у жизни радости комфорта и общения с людьми своего уровня. Она никогда не теряла приобретенных друзей, не прекращала общения с возлюбленными. В свое время Мура приложила немало усилий к тому, чтобы разыскать Локкарта, и наконец ей это удалось. Они встретились в Вене. И хотя прежней близости не возникло, их приятельские и деловые отношения с тех пор не прерывались.

Еще живя в Италии, втайне от Горького она бывала в Лондоне и встречалась с Гербертом Уэллсом. С 1933 г. Мура окончательно перебралась в английскую столицу (еще раньше, в 1929 г. она перевезла туда из Эстонии детей и Мисси). К тому времени Уэллс не только овдовел, но и рассорился с последней возлюбленной. Он оставил дом на юге Франции, снял квартиру в Лондоне и переехал туда на постоянное жительство. Его роман с Мурой, начавшийся, возможно, еще в 1920 г. в России, стремительно набирал обороты. Надо сказать, что знаменитый фантаст и женолюбцем был фантастическим. Его многочисленные романы и любовные связи были в Лондоне притчей во языцех. Уэллс вообще был очень чувственным человеком. Он постоянно нуждался в новых источниках творческой энергии, стимулах и впечатлениях. Одним из таких источников становились для него новые любовные увлечения. Недостатка в женщинах, желающих разделить с ним досуг, он не испытывал никогда. Мура при желании легко могла бы стать очередной миссис Уэллс, если бы к этому времени не научилась превыше всего ценить независимость. «Она проводит со мной время, ест со мной, спит со мной, но не хочет выходить за меня замуж», - жаловался писатель. Тем не менее Мария Игнатьевна была очень привязана к Уэллсу, хотя, возможно, и не так сильно, как он к ней. Во всяком случае, она всеми силами старалась отвлечь друга от мрачных мыслей, посещавших его все чаще. Припадки бешенства разрушали его прежнюю репутацию великолепного, остроумного рассказчика. Он еще полыхал и кипятился, но физически и духовно превратился в раздражительного больного старика. Сказывалась копившаяся годами усталость от чересчур бурной жизни, к тому же вторая половина литературной биографии Уэллса сложилась неудачно - его дарование начало угасать, слабые книги выходили одна за другой. Автор все более погружался в раздумья о необходимости отказаться от беллетристики и сочинять только социологическую прозу и трактаты о будущем едином мироустройстве. Но сильным философом и социологом он никогда не был, и теперь над ним смеялись, а он выходил из себя… Когда в 1934 г. близкий друг Уэллса, английский писатель Сомерсет Моэм спросил Муру, как она может любить этого толстого и очень вспыльчивого человека, она со свойственным ей остроумием ответила: «Его невозможно не любить - он пахнет медом».

Мура и Уэллс жили раздельно, но очень много времени проводили вместе, посещая друзей, выставки, театры. Престарелый ловелас, а ему было уже под семьдесят, утешал себя тем, что Мура не выходит за него из-за сложностей с разводом, поскольку ее муж, барон Будберг, был еще жив. Впрочем, символическую свадьбу они все-таки сыграли. На торжестве в одном из ресторанов лондонского Сохо присутствовали сыновья Уэллса с женами и близкие друзья - всего было разослано около 30 приглашений. Когда гости собрались и выпили за здоровье и благополучие новой семьи, Мура встала и сказала, что это всего лишь розыгрыш.

Уэллс умер 13 августа 1946 г. (в сентябре ему должно было исполниться 80 лет). После кремации оба сына - Энтони Уэст и Джип - отбыли на южное побережье Англии, на остров Уайт. Там они наняли двухвесельную шлюпку, вышли в море и развеяли прах отца над водами Ла-Манша. Все было сделано так, как он хотел. По завещанию, составленному незадолго перед смертью, деньги, литературные права, дом были поделены между ближайшими родственниками - детьми и внуками; прислуга и близкие не были забыты. Муре Будберг он оставил 100 ООО долларов.

После войны она жила в Лондоне совершенно свободно, без денежных затруднений. Сын держал ферму, дочь вышла замуж. Мария Игнатьевна несколько раз ездила в СССР как британская подданная. Шли годы, десятилетия. Теперь Мура выглядела стареющей аристократкой: увешанная тяжелыми бусами, в длинных широких юбках, она говорила басом, курила сигареты и пересыпала речь непечатными английскими словами. Любила соленые анекдоты и по-прежнему имела многочисленный круг знакомых. В конце жизни она очень растолстела, общалась больше по телефону, много пила и не скрывала, что для того, чтобы нормально «функционировать», ей нужен алкоголь.

За два месяца до смерти сын, бывший уже на пенсии, взял Марию Игнатьевну к себе в Италию. 2 ноября 1974 г. в лондонской «Таймс» было напечатано известие о ее кончине и длинный некролог, в котором воздавалось должное женщине, в течение сорока лет находившейся в центре английской аристократической и интеллектуальной жизни: Мура была писательницей, переводчицей, консультантом кинорежиссеров, чтецом рукописей для издательств на пяти языках и т. д. «Она могла перепить любого матроса… - говорилось в некрологе, - среди ее гостей были и кинозвезды, и литературные знаменитости, но бывали и скучнейшие ничтожества. Она была одинаково добра ко всем… Ее близким друзьям никто и никогда не сможет заменить ее». Тело было перевезено в Лондон. В православной церкви на отпевании в первом ряду стояли французский посол в Лондоне господин Бомарше и его жена, за ними многочисленная английская знать, кое-кто из знати русской, а также дети и внуки Муры.

Так закончилась жизнь «русской миледи», «красной Мата Хари», как ее называли на Западе, вдохновительницы таких непохожих друг на друга писателей, «железной женщины» Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг. По словам нашего современника, писателя-фантаста Кира Булычева, она принадлежала к типу женщин, «судьба которых укладывалась в рамки понятия „он избрал меня, и нет в том моей вины“», и потому они были совершенно беззащитны перед будущим и перед судом потомков.